Красный Жук
Шрифт:
– Ну, Командир, может ты и молод, зато повоевал поболее многих, и Звезду тебе не за красивые глаза дали. А скажи, какой он, Сталин, как человек?
– Да знаешь, я и не запомнил, доброжелательный вроде.
– Ну ты, Командир, даёшь. Был у самого товарища Сталина и ничего не запомнил.
– Почему, кое-что запомнил. Знаешь, какое он мне напутствие дал, когда направил инспектором в наркомат вооружения? «Будете, товарищ капитан, шилом для нашей бюрократии. А то некоторые ответственные товарищи как засели в кабинетах с мягкими креслами, так о своём геморрое думают больше, чем о деле». Так что, Андрюха, перед
– Тебе смешно, Командир, а меня жуть берёт: как договорятся немцы с англичанами…
– Не боись, капитан, у товарища Сталина в трубке ума больше, чем во всей британской Палате общин вместе с хитрованом ихним, Черчиллем, который недогерцог Мальборо. Да и товарищ Молотов не лыком шит. Не сомневайся, утрём нос капиталистам.
– Да я и не сомневаюсь. Но своим теперь спуску не дам.
– Правильно. Ладно, давай на сегодня закруглимся, темно вон уже за окном.
– Хорошо, а то голова уже пухнет, столько ты на меня вывалил. По уму мне бы денька два обдумать всё хорошенько. Вот, например, почему ты Черчилля недогерцогом называешь?
– Это просто, он сын третьего сына седьмого герцога Мальборо, так что титул ему не светит. А кстати, Андрей, чуть не забыл, комиссара себе не ищи.
– Почему?
– Нашли его нам уже.
– Кто?
– Лев Захарович Мехлис!
Посмотрев на обалдевшего в очередной раз Андрея, Командир чуть кивнул головой.
– Ладно, пять минут роли не играют. Раз уж я тебе столько рассказал. С товарищем Мехлисом я познакомился в тысяча девятьсот тридцать седьмом. Осенью, перед самым избранием его членом Центрального комитета партии. Тогда он ещё был главным редактором «Правды».
– Охренеть.
– У тебя сейчас в голове вопрос: «Как?!» Отвечаю. Мы всем курсом написали в газету (разумеется, в «Правду») письмо, смысл которого был такой: рабочий-прогульщик – тот же дезертир. И можно сказать, попали в яблочко: наше письмо опубликовали, и оно стало своего рода катализатором кампании по борьбе с тунеядцами, лодырями и прогульщиками.
– Ага, и тут без тебя, Командир, не обошлось! Небось, и идея твоя была. Помню я эту кампанию, спорили до усрачки: многим тогда показалось, что больно уж круто партия гайки закручивает.
– Вот, а в начале тридцать восьмого Лев Захарыч стал начальником политуправления Красной армии. Мы к тому времени несколько раз поговорили, так сказать, за жизнь. Поделился я с ним мыслями, как вижу будущее вооружённых сил и какое место и роль там играют разведывательно-диверсионные подразделения. Думаю, ему интересно стало, что из моей затеи выгорит, вот и дали мне по окончании обучения роту в Чите. Сам понимаешь, при его положении это одним звонком решалось.
– Да уж, а мы всё гадали поначалу, почему к нам на край земли, почему не в Москву. Правда, недолго гадали, до первого марш-броска. Знаешь, Командир, я бы удивился, но сегодня уже не могу. Подумаешь, друг члена ЦК!
– Запомни, Андрей, с людьми такого уровня не дружат. Их можно использовать, как силы природы, если хватит смелости и умения, но они так же, как ураган или цунами, в любой момент сметут тебя, как мошку, и не заметят. А Мехлиса бойся даже сильнее, чем Берию. Лев Захарович идеалист, полутонов не видит и человеческих слабостей не признаёт. Помни, что твой будущий комиссар – это глаза и уши Мехлиса.
– В смысле?!
– А что ты так удивляешься? Все люди от природы любопытны, а Лаврентий Палычу и по должности положено всё знать. Пусть себе смотрят, у нас секретов нет от органов безопасности. – Два сидящих за одним столом человека на долю секунды встретились глазами. – А если какие-то наши наработки у себя начнут применять, вообще замечательно.
А вот комиссара к рукопашке приохоть, к стрельбе – ни один нормальный мужик не устоит. Пусть нашим духом проникнется, от него много пользы может быть. С фабричными там поговорить, с проверяющими. Считай, ты теперь под прикрытием тяжёлой артиллерии. Но и сам, Андрей, теперь всё время держи ушки на макушке, чтобы эта артиллерия по тебе не шарахнула.
Эпилог
«Не зря говорят: земля слухами полнится», – подумал Иван, разглядывая группу людей в военной форме, стоящих рядом с алой, обшитой кумачом трибуной.
Из всех пятерых только Пласт производил впечатление настоящего военного. Рядом с ним стояли Айболит и два бодрых крепеньких старичка, на которых форма сидела как на корове седло. И пятый член группы – миловидная блондинка приятных форм, на которой ушитая форма сидела как влитая. Она хоть и улыбалась, но почему-то напоминала Ивану его школьную учительницу русского языка и литературы, хоть внешнего сходства между ними и не было. Русичку звали Зоя Аркадьевна, была она сухой высокой брюнеткой и за острый язык и принципиальный характер получила прозвище Щука.
Иван скосил глаза на стоящего слева Марата. Группа перед трибуной интересовала его постольку-поскольку, не то что передаваемая из уст в уста новость о разделении базы на две части. Только вот обсудить её с отделением у Ивана не получилось. Отцы-командиры, а вернее, чужие дядьки-инструкторы ничего лучше выдумать не смогли, как отправить весь курс бегать. Разумеется, не обошлось и без иезуитских штучек.
Первые четыре часа бежали с инструктором Варом. Позывной, как объяснили парни из 2-го отделения, где он был одним из наставников, образовался от фамилии Уваров. Был инструктор спокойным и даже немного меланхоличным, что, впрочем, при его специализации «минёр» недостатком назвать было никак нельзя. Бежали они также спокойно и размеренно, можно сказать, с удовольствием.
А потом Вара сменил Ян, и они рванули. Ян как сразу взвинтил темп, так следующие четыре часа и не сбавлял. А под конец проговорил как бы про себя, но достаточно громко, чтобы услышали бегущие рядом курсанты: «Ещё чуть-чуть, ещё самую малость продержаться». Понятно, что уставшие парни взбодрились и ещё минут двадцать бежали на последних резервах, но от инструкторы не отставали.
Сволочь! Уж их отделению сам бог велел помнить, что Ян – любитель пошутить. В момент, когда Ян остановился со словами «Всё, продержался!», его место занял Скиф, и Иван чуть было не плюнул на всю эту учёбу. Было обидно до ужаса; как он тогда не поддался желанию просто сесть на снег, до сих пор непонятно. Может быть, назло Яну, который стоял и щерился им вслед, а может быть, потому, что бежал не просто Иван Жуков, а боец 5-го отделения рядом со своими боевыми товарищами.