Красобор

Славкович Даир Федорович

— Куда тебе с боксом! — фыркнул Алесик. — Тебя муха нынче нокаутирует.

— Жаль, — вздохнул рыжий. — Не получится. Я бокс люблю, а тут ходить разрешили, и то за живот хватаюсь.

— Понравишься.

— Удивил! У Жирмонова все поправляются. Знаешь, как меня зовут? Олимпиец.

— Ка-ак? — у Алесика глаза на лоб от удивления едва не вылезли. — Ври больше!

— Правду говорю. Меня так доктор Жирмонов назвал. Тогда, когда операцию делали и когда очень сильно болело. «Спортом, говорит, ты, Юрка, так или иначе заниматься будешь. А вот если

хочешь стать олимпийским чемпионом, учись терпеть. Олимпийцы народ терпеливый!» Я и не стонал больше. Потом Цыбульский, который в нашей палате лежал, так и обращаться ко мне начал: олимпиец да олимпиец. За ним и остальные. Теперь все зовут. А мне нравится. Думаешь, я олимпийским чемпионом стать не смогу? Не веришь?

— Верю, — улыбнулся Алесик.

На крыльцо вышел высокий стройный немолодой мужчина в синем берете.

— Олимпиец, где ты? Марш в палату! Тебя медсестра ищет, укол делать пора.

К удивлению Алесика, рыжий мальчишка не спорил. Повернулся и маленькими шажками, поддерживая руками живот, посеменил. Будто не на укол его звали, а на что-то интересное и очень-очень приятное. А то, что медленно, то, как показалось Алесику, еще и красивее: солидно, по-взрослому.

— Так вот он какой, сын моего друга! — хрипловато произнес мужчина, сошел с крыльца и — напрямую к Алесику.

Алесик успел заметить седые виски и морщинистое лицо мужчины и спросил:

— Вы доктор Жирмонов?

— Нет, друг мой. Я — Цыбульский Андрей Антонович. Жирмонов мне самому операцию делал. Два осколка от немецкой гранаты вытащил. С войны носил их. По всем городам и странам, где сам бывал, и их возил. И боль от них. Нынче приехал к нему и с порога: «Хватит, Михаил, давай вырезай. Прошу по-хорошему — удаляй немецкие гостинцы». А он в ответ: «Едь в городскую больницу — операция сложная». — «Не отказывайся, говорю, во время войны и не такие сложные делал. Я тебе верю. Доставай немецкие осколки. Не хочу их больше таскать!»

— Достал?

— Конечно! И на ноги меня к партизанской встрече поставил. У него, дружочек ты мой, руки золотые! Да тебе, верно, отец не раз про Жирмонова рассказывал. Мы же тут вместе партизанили…

— Не-е, — покрутил головою Алесик. — Сколько раз упрашивал, расспрашивал. А папа свое: «Мал. Подрасти еще, и мы с тобою теми тропинками пройдем. Тогда и покажу и расскажу».

— На встрече, на этом партизанском празднике, немало рассказов да воспоминаний будет. Наслушаешься…

— А кем вы… Андрей Антонович, работаете?

— Ты, мой друг, можешь называть меня просто дядя Андрей. Работаю учителем. Физкультуру преподаю. Не тут — в городе. И сейчас в город поедем, на вокзал. Курт приехал. Его встретить надо.

— Я про Курта слыхал, — вспомнил Алесик. — Так вы в город?

— И я, и Жирмонов, и твой отец. Кроме Курта Пильцера, еще и Ксения там, в больнице.

— А Ксения — кто такая?

— Как, ты не знаешь Ксении?! Ну, ничего. Останешься — Михась-младший расскажет.

В этот момент во двор въехал вишневый «Москвич» и засигналил.

И сразу

же из хирургического отделения на крыльцо вышли отец и среднего роста пожилой мужчина, горбоносый, чисто выбритый, с седою головою и довольно большим животом, на котором едва сходился пиджак.

Из «Москвича» навстречу доктору вылез юноша, на мизинчике подал ключи от машины.

— Задание выполнено, отец, — коротко сказал он. — Машина готова.

— Займись гостем, — доктор кивнул в сторону Алесика.

К Алесику подошел папа.

— Вот что, брат, — папа слегка сморщил лоб. — Обстановка изменилась. Не до церемоний. Мы срочно едем встречать боевого друга. Возможно, он не один.

— Едьте. Только завтра ты мне про все расскажешь. Хорошо?

— Завтра не получится. Завтра мы будем возле Косоланова болота искать кое-что, спрятанное там много лет назад. Зато на встрече и после обещаю тебе все рассказать. Слово партизана.

Алесик вздохнул и отвернулся. У него защипало в глазах.

Папа наверняка догадался, что делается на душе у Алесика, потому что провел большой сильной ладонью по волосам сына.

Цыбульский наклонился, обнял Алесика:

— Будь здоров, сын партизана! До встречи!

Михась-младший

Как только «Москвич» вырулил со двора, к Алесику подошел юноша. Тот, что пригнал легковушку. Он слегка наклонил набок голову с длинными, гладко зачесанными назад волосами, прищурился, смешно сморщил верхнюю губу, на которой ниточкой приклеились маленькие усики, и в растяжку промолвил:

— Как тебя зовут — для меня не тайна. А я Михась-младший.

— Младший? — удивился Алесик. — Ты же как столб телеграфный!

— Остроумно, но не слишком точно. И до столба далеко. А младший потому, что есть еще и Михась-старший, отец мой, доктор Жирмонов. Теперь главное: мне поручено завести тебя домой. Пошли.

Улица широкая, асфальтированная, как в большом городе, с подрезанными кудрями тополей по обе стороны. Вдоль улицы покрашенные в синий, зеленый и салатовый цвета стояли дома. Деревянные. И скамеечки при них — почти на тротуарах. Это уже не как в городе, но Алесику понравилось.

— Смотри, какая скамейка хватская! — показал Алесик на одну. — Без столбиков, железками к стене прикреплена. Я на такой еще ни разу не сидел.

— Привал, выходит, — вздохнул Михась. — Вынужденная остановка. Как прокол в колесе автомашины… А мне, честно говоря, все это не по нутру.

— А что по нутру?

— Побыстрее тебя уладить и за учебники засесть.

— Так ты ученик?! — от удивления Алесик даже остановился. — Такой огромаднейший! Пра-пра-правторогодник, летний зубрила?

Михась-младший даже не улыбнулся.

— Студент я, — коротко пояснил он. — Учусь на инженера по сельхозмашинам. Сессия у нас сейчас. Экзамены. Домой подготовиться приехал, а тут ты со своей скамейкой.

— Я знаю, что сделать, чтобы на экзамене повезло.

— Тебе-то откуда знать? — Михась с усмешкой посмотрел на Алесика.