Красота спасет мымр
Шрифт:
Мягкий абрикосовый свет торшера диссонировал с холодным мерцанием одинокой белоснежной кости, мысленно увиденной мною посреди кривого коридорчика с опущенной поперек него ржавой решеткой. Чтобы не отвлекаться на мирную действительность, я сунула голову под одеяло и рассмотрела пугающую сцену во всех подробностях.
Кость была безупречно белая, даже с голубизной, длинная, как тазобедренная кость коровы. Вот издалека дунул пронзительный ледяной ветер, и косточка со зловещим стуком покатилась по каменным плитам! Дзинь – ударилась о решетку! Тут раздался жуткий скрежет, который Гоша Грохотулин легко сотворит, если покрутит перед микрофоном заржавленную мясорубку, а потом – раздирающий уши визг (в этом месте
Я самозабвенно творила, периодически выныривая из-под пледа лишь для того, чтобы при свете торшера записать в блокнот новую гениальную фразу. Если бы не необходимость стенографировать, я бы, наверное, задохнулась под одеялом!
Подумав об этом, я приписала в блокноте: «Прерывистый слабеющий вздох, мучительные хрипы, характерный шум падающего тела». В принципе, на этом можно было поставить точку. Я решила немного передохнуть и затем перечитать все написанное.
Занявшись простым и понятным делом – писательским трудом, я почувствовала себя лучше. Почти забыла о больной руке, взбодрилась, у меня даже аппетит проснулся! Пребывая в физическом и моральном упадке, вечером за столом я почти ничего не ела, только тортик поковыряла, и теперь мне вдруг ужасно захотелось какой-нибудь более существенной еды. Я закрыла глаза, и перед моим мысленным взором, заслонив туманные силуэты бледной нежити, сама собой нарисовалась жизнеутверждающе торчащая вверх палка колбасы. Я сглотнула слюнки. Колбаса была красивого красно-коричневого цвета, бугристая, твердая, с трогательным растопырчатым хвостиком, перетянутым веревочкой. Веревочка соединяла колбасу с темной дубовой балкой. Я присмотрелась и определенно узнала в этой конструкции деревянное перекрытие Иркиной нижней кладовки. Таким образом, стало ясно, где следует искать примечтавшуюся мне колбасу.
Набросив поверх ночнушки плед и сунув ноги в тапки, я тихонько, чтобы никого не побеспокоить, вышла из комнаты и шмыгнула по лестнице в подвальный этаж. В большом доме моих друзей там расположены гараж, бильярдная, винный погреб и просторная кладовая, которую хозяева, в отличие от кладовки на верхнем этаже, называют холодной или просто нижней.
Два слова об Иркиной холодной кладовке. Это помещение полтора на два метра представляет собой воплощенную мечту полярника, вынужденного зимовать в голодной и холодной снежной пустыне. Отопления в кладовке нет, на то она и холодная, но там найдется немало такого, чем можно неплохо согреться. Например, одну палочку сырокопченой колбасы, по моим подсчетам, можно жевать от двух до пяти часов, и все это время жующего будут согревать сжигаемые организмом многочисленные калории. А если учесть, что колбасы в нижней кладовой висят связками, как бананы на пальме, то хватит их надолго. Плюс к тому, на полках тесными рядами стоят банки с вареньями, соленьями и маринадами, на полу высятся мешки с мукой, сахаром, крупами и картошкой, громоздятся ящики с корнеплодами и яблоками, стоит бочонок с квашеной капустой – так что голодовка обитателям дома не грозит даже в случае продолжительной осады!
Сойдя с лестницы, я оказалась в подобии холла – в квадратной комнатке с дверью в каждой стене. Поскольку у меня не было желания покатать шары или самой покататься на Моржиковой новой машине, двери в гараж и в бильярдную я проигнорировала. Распахнула дверь кладовой и с упоением вдохнула восхитительный аромат копченой колбасы. Палочка, которую я видела в своем воображении, висела прямо передо мной. Я протянула руку и сдернула ее с балки. Крепкий нож на всякий хозяйственный случай лежал на крышке бочки, и я тут же покромсала колбаску на удобные для поглощения кусочки. Потом
– Ик-р-р-р! – длинно скрипнуло за моей спиной.
Я обернулась: сквозняком закрыло дверь, ведущую на лестницу. Звук, которым сопровождался этот процесс, напомнил мне о необходимости проверить, укладывается ли мое демоническое сочинение на тему «Экскурсия в Замок Дракулы» в заявленные пять минут. Блокнот с наспех накорябанным текстом был при мне, в кармане ночной сорочки, а часы с полным набором стрелок, включая секундную, болтались у меня на запястье. Я доела яблоко, вытерла засаленные колбасой пальцы чистым листочком из того же блокнота, откашлялась, засекла время и приступила к работе.
Мне пришлось повторить громкую читку с листа несколько раз, пока я выяснила, где у меня по тексту имеются неоправданные длинноты, а где, наоборот, страсти и ужасы напиханы слишком густо. С третьего раза я приноровилась использовать для озвучивания своего сочинения подручные предметы, и дело пошло быстро и весело.
– Ты все двери запер? – прислушавшись, спросила Ирка Моржика.
– Парадную запер, черный ход запер, въезд в гараж закрыл изнутри, – перечислил тот, не отрываясь от книжки.
Моржик читал литературную новинку, рекомендованную ему Коляном, – новый роман модного японского писателя Харуки Мураками. Японский мастер пера расстарался, закрутил увлекательное произведение с мистическим сюжетом, и Моржик не мог оторваться от книжки, хотя порой от нездоровых самурайских фантазий ему становилось не по себе. Но он продолжал читать, только опасливо поджимал под себя ноги и плотнее притискивался к теплому боку жены. Ирка мирно листала дамский журнал, по большей части состоящий из однотипной рекламы косметических средств, применение которых на то или иное количество процентов увеличивает упругость кожи, блеск волос, белизну зубов и прочность ногтей.
– Я чувствую сквозняк, – сообщила Ирка, приподнимая одной рукой свой длинный локон и придирчиво изучая его на предмет интенсивности блеска. Будучи светло-рыжим, локон сиял, как самоварное золото, и слегка покачивался на ветру.
– Может, форточка где-то открыта, – не отрывая глаз от книжной страницы, ответил Моржик.
– У-у! – донеслось откуда-то с легким порывом ветра.
– Это еще что такое? – Ирка отложила журнал и села в постели.
– Это жуткие жабервоги крадутся своими подземными путями! – ответил Моржик, следуя линии причудливого японского сюжета.
– Жабер-кто? – Ирка хлопнула глазами, поняла, что муж ее не слышит, и гаркнула так, что все жуткие жабервоги современности свободно могли оглохнуть и уже глухонемыми отправиться в свой последний подземный путь: – Моржик, твою дивизию! Ты опять запер в гараже собаку?!
– Серьезно? – Моржик уронил книжку и прислушался.
Снизу и впрямь доносился приглушенный вой, в котором тоскливые нотки перемежались отчетливо злорадными. Так могла бы завывать собака Баскервилей, удовлетворенная желудочно, но умеренно страдающая от одиночества, вызванного ощущением собственного интеллектуального превосходства над Каштанкой, Муму, Белым Бимом с Черным Ухом и всеми собачками Павлова оптом.
– Ты думаешь, это Томка? – усомнился Моржик.
Кобель Томас, немецкая овчарка отнюдь не нордического темперамента, оказавшись однажды случайно закрытым в подземном гараже, в приступе бурного отчаяния помял лапами капот машины и сгрыз новую зимнюю резину «Мишлен», выплюнув только плавающие шипы. При этом страдал породистый пес молча, и его присутствие в гараже выдали лишь звуки производимых им разрушений.
– А кто же, если не Томка? – задумалась Ирка.
Баскервильский вой превратился в писк и нечувствительно ушел в ультразвук.