Красота - страшная сила
Шрифт:
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Я дозвонилась Рики и попросила его поехать со мной на похороны. Мне хотелось испытать его. Я знала, что между выступлением в Чикаго и концертами в Нью-Йорке у группы был недельный перерыв. Ребята хотели несколько дней потусоваться в Бит Эппл, и, насколько мне было известно, Рики ждал с радостью этих вечеринок. Но мне он был нужен здесь. Ему хватило бы времени, чтобы прилететь в Лондон и снова вернуться в Америку к началу выступления в Мэдисон Сквэа-Гарденз. Я попросила его посвятить эту неделю мне.
— Послушай,
— Рики, это очень серьезно, — настойчиво объясняла я. — Никогда тебя ни о чем не просила, но теперь мне действительно нужно, чтобы ты был со мной. Не смогу я справиться с этим одна. И потом, тебе известно, какая обстановка у меня в семье. Рики, пожалуйста, умоляю тебя.
— Детка, это невозможно, — весело ответил он. — У нас уже все распланировано. Не могу же я своим отъездом всех огорчить, верно?
— Но ты можешь огорчить меня, верно? — со слезами в голосе проговорила я.
— Лора, ты требуешь от меня слишком много. Почему ты думаешь, что я все брошу и прилечу к тебе из-за того, что твоя бабушка умерла? Ты не моя жена, черт побери. — В его голосе появились нотки раздражения. — И потом у тебя есть твой друг Адам, пусть он и поддерживает тебя. — Рики сделал особое ударение на слове «друг». — Ведь он тоже, кажется, оттуда же, с каких-то там островов, верно?
— Из Абердина, — поправила я его, удивившись, как непрочно хваленое частное образование. — Это совсем в другой стороне и на большой земле.
— Какая разница, — ответил он небрежно.
— Мы с Адамом больше не общаемся, — поделилась я с ним.
— Неужели? — Рики эта новость заинтересовала. — Он что, уронил молоток тебе на ногу?
— Нет, — ответила я. — Все вышло немного странно, честно говоря. Он признался мне в любви.
Я слышала, как Рики загибался от смеха на другом конце провода.
— Давно так не веселился, — гоготал он. — Этот парень — полный дебил. Эй, Льюис, иди сюда! Представляешь, этот шабашник, что работал у Лоры, уехал, а перед отъездом признался ей в любви до гроба. Ну, и я тоже говорю, мудак. Да, это потрясающе смешно, детка.
— На самом деле ничего смешного не вижу, — сердито ответила я. — Чего смеяться, если человеку плохо?
— Ну, а на что он мог рассчитывать? — парировал Рики. — Неужели он и в самом деле думал, что ты бросишь меня ради него? Как бы не так!
— Значит, ты не поедешь со мной на похороны? — вернулась я к основной теме. — Несмотря на то, что я тебя умоляю? — Я особенно нежно выговорила слово «умоляю».
— Ну, дай я попробую прикинуть, — с сарказмом проговорил Рики. — Вечеринка в Нью-Йорке или похороны в… где ты сказала?
— Под Абердином.
— Нет. Я не приеду. Ты прекрасно справишься без меня. Плесни винца от моего имени и изящно проводи старушку в последний путь.
— Рики, ну пожалуйста, — не сдавалась я.
— Лора, не превращайся в слезливую корову. Я терпеть не могу назойливых женщин. Ты ведь не хочешь надоесть мне, верно?
— Нет, — вздохнула я, признав свое поражение, — не хочу.
— Ну тогда заткнись, ладно?
— Ладно, прости меня.
— Вот так-то лучше. А теперь я намерен пойти и немного поразвлечься. Поговорим попозже, детка.
Раздались короткие гудки. Я тупо смотрела на телефонную трубку, не в силах поверить в происходящее. И не пролила ни одной слезинки. Я оплакивала себя без слез.
Небольшая церковь из гранита была наполнена нарядно одетыми
Бабушку похоронили рядом с ее родителями и другими членами семьи. С этого участка кладбища открывался вид на суровое Северное море, в котором покоилось тело ее брата Нейла. Среди могил родственников была плита с его именем, но самого его там не было. Кладбище ютилось на вершине скалы. Это — одно из самых открытых ветру мест на побережье. Там не росли деревья, а ветер вырывал из поддонов цветы, оставленные живыми в память об умершей, и они кружились над кладбищем в странном танце. Тяжелое черное пальто священника развевалось, и его голос был едва различим среди порывов ветра и шума разбивавшихся о скалу волн. Я стояла у могилы и никак не могла сдержать дрожи. Клянусь, я слышала, как сотни мертвецов дышат мне в спину. Из меня вырывались тяжелые всхлипывания, и ветер тут же уносил их в сторону. Гроб опустили в могилу, и больше всего в тот момент мне хотелось броситься вниз и остаться навеки с моей бабушкой. Но вместо этого я бросила цветок — белую лилию. Это были любимые бабушкины цветы. Ее свадебный букет состоял из одних белых лилий. Папа легко и всего лишь на мгновение прикоснулся к моей спине, изобразив грустное подобие улыбки. Даже после смерти бабушка заботилась обо мне, старясь облегчить возвращение в семью.
Я не могла видеть, как земля с глухими ударами падает на гроб. Слишком бесповоротным становилось все происшедшее. Вместо этого я стала смотреть вдаль, туда, где возникали белые барашки, беспрерывно устремлявшиеся к берегу. Воспоминания унесли меня далеко отсюда: я окунулась в солнечные дни, проведенные вместе с бабушкой. Вдруг я почувствовала на себе чей-то взгляд. На другой стороне могилы вместе со своими родителями стоял Адам. Он был великолепен в черном траурном костюме и с развевающимися на ветру темными волосами. Сердце мое затрепетало, только я не могла понять, что именно в нем сейчас на первом месте: боль от утраты, радость видеть Адама или чувство вины перед ним? Мы долго стояли и не отрывали глаз друг от друга.
Когда все вернулись домой, мама уже разложила на подносах бутерброды, торт и лепешки, которые, правда, не шли ни в какое сравнение с бабушкиными. Мама была на кухне, прием гостей отвлекал ее от страданий — сейчас она была занята тем, что заваривала чай и разливала его в чашки. Я подошла к ней, она поставила на стол чайник, вытерла руки о фартук и крепко прижала меня к груди, как будто я была четырехлетним ребенком, разбившим коленку.
— Жизнь так коротка, — прошептала она мне на ухо. Мы обе знали, что она этим хотела сказать. Никогда я еще не переживала такой светлой грусти.