Красотка 13
Шрифт:
Какая же я глупая! Как я могла подумать, что смогу удержать такую сильную часть самой себя взаперти после того, как она ощутила вкус свободы, увидела Сэмми, узнала от Броугана о том, что этот здоровый и крепкий малыш и есть ее украденный сын?
Я добавила еще один шаг и теперь делала не по шесть, а по семь шагов в обе стороны. Я стала еще ближе подходить к стене, понимая, что могу врезаться в нее. В обе стены, как с одной, так и с другой стороны. Такая встряска разозлит меня, добавит мне энергии. Мне
Я могу сесть в него и качаться, и мне будет казаться, что время остановилось. Ничего никогда не изменится в этой полутемной комнате. Я буду качаться, и оплакивать свою жизнь, и ждать. И могу стать Одинокой. А она станет Энджи.
Я шагнула к креслу. Ведь ничего страшного не произойдет, если я присяду в него и отдохну немного, не так ли?
Здесь было очень тихо, я слышала только звук воображаемых шагов и моего совершенно бесполезного дыхания. Воздух был неподвижным. Пламя масляной лампы было ровным и слабым.
Оно олицетворяло мой образ, было воплощением моего «я», моего сознания. Оно было еще живым, но стало совершенно неподвижным.
Я изменила привычный маршрут и, пройдя через комнату в угол, взяла лампу. Она была теплой, как я и ожидала. Теплая метафора. Свет в темноте, тепло в ледяном холоде, слабый огонек надежды. Человеческий мозг — штука весьма странная. Он может найти символы, знамения и значение во всем. Вот она я, запертая в метафоре обнесенного стенами отсека моего мозга, содержащего метафору чего-то такого, что дало мне крупицу надежды. Почему надежды?
«Искра вдохновения похожа на зажженную спичку», — подумала вдруг я.
Я бросила лампу на деревянный пол. Она разлетелась на части, горящее масло разлилось по полу. Я сожгу эту комнату и выйду на свободу.
Я смотрела, как пламя подбирается к стенам. Я знала, что стены должны загореться.
Сухая сосновая обшивка вспыхнула, словно щепа для растопки печи.
Золотисто-красные языки пламени расползлись по всей комнате, жаркие и жаждущие.
Я чувствовала их жар, впитывала в себя их свет, похожий на свет костра, и ждала, когда стены обуглятся и рухнут.
Однако стены почему-то не падали.
Огонь подбирался к центру комнаты. Кресло-качалка занялось и буквально через минуту превратилось в пепел. Меня окружила стена танцующего огня. Жар усиливался.
Я хотела вырваться из этого адского круга, но поток раскаленного воздуха отбросил меня назад. Загорелся рукав моей куртки. «Просто метафора», — сказала я себе. Но нет — ткань сгорела, и начала гореть моя кожа. Она почернела и покрылась волдырями. Было очень больно. Я закричала и стала колотить рукой о бок, пытаясь сбить огонь.
«Стоп! Нужно лечь на пол и кататься по нему», — вспомнила я защитное заклинание. Бесполезно! Пол уже горел.
Загорелись и мои джинсы.
— Одинокая! — закричала я. — Выпусти меня отсюда! Спаси меня!
Сквозь огонь я бросилась к двери. Я с недоумением посмотрела на почерневшие доски, когда мои руки стукнулись о них и я ощутила боль.
— Прошу тебя, отзовись! — крикнула я.
О господи! Вот оно! Комната заполнилась дымом, и мне стало трудно дышать. Я закрыла глаза и начала молиться.
Дверь поддалась, распахнулась настежь. На пороге стояла она, Одинокая, и смотрела на меня огромными, полными ужаса глазами. В руках она держала большой сверток. Она протянула мне его.
— Возьми его! — крикнула она. — Я не могу это сделать. Я просто не знаю как.
Я взяла сверток. Он был тяжелым и громко рыдал.
— Энни, Энни! — пробормотал этот сверток сквозь слезы.
Меня словно током ударило, и я почувствовала, как в моей груди забилось сердце. Я ощутила его. В лицо пахнуло жаром, настоящим, а не воображаемым. Мое настоящее тело стало твердым как камень. Своими настоящими руками я крепко прижала к себе Сэма.
Дым, словно серая лавина, хлынул в дверь.
— Уходи быстрее! Оставь меня! — крикнула Одинокая. Она ринулась в самое пекло, в нашу воображаемую хижину, и начала пробираться сквозь дым к своему креслу.
Схватив ее за руку, я попыталась вытащить ее оттуда. Однако она сопротивлялась со всей нашей общей силой.
— Тебе нельзя туда! Там все горит! — заорала я.
В этот момент обвалились потолочные балки, и в воздух взвились яркие искры. Одинокая пыталась вырвать свою руку, чтобы броситься в огонь и сгореть вместе со своим убежищем, своей тюрьмой.
Однако я не хотела отпускать ее.
— Пойдем со мной. Ты нужна Сэму. И мне, — прокричала я.
Издав жуткий вопль, она прыгнула на меня и слилась со мной, вытолкнув меня в дверь, вернув мне возможность контролировать себя и сделав мое сознание единым и неделимым. Протянув назад руку, я пыталась найти ее руку, но она исчезла.
Мир перед моими глаза завертелся, словно карусель, и горящая хижина растворилась. Я увидела, что спальня Сэмми и коридор, ведущий в гостиную, охвачены огнем.
Воспоминания Одинокой стремительным, бурлящим потоком ворвались в мое сознание. Она сидела с Сэмми, читая малышу книгу. Малыш был таким милым, что, заглядевшись на него, она забыла обо всем на свете. Запах древесного дыма казался таким знакомым, что она даже не поняла, что произошло, и пришла в себя, только когда сводчатый потолок гостиной со страшным грохотом упал прямо на горящую новогоднюю елку. Открыв дверь спальни, она оказалась в пылающем аду. Дом, а это был дом Харрисов, горел, грохотал, рушился вокруг нас.