Красотка для мажора. Она будет моей
Шрифт:
И все же, в благодарность за мое спасение, я поднялась на цыпочки и на пару секунд прижалась губами к его губам. Он обнял меня за талию… но я уже отстранилась от него и взялась за ручку двери.
– Спокойной ночи!
– улыбнулась ему на прощание.
– Спокойной ночи, Ника!
Саша тоже улыбнулся, и его глаза засияли.
Возможно, он и правда был влюблен в меня, и наверное, когда-нибудь мне придется сказать ему, что сейчас я не готова строить отношения с кем бы то ни было… Но, ладно, это подождет. Пусть еще немного помечтает обо мне, ничего плохого в этом нет.
Он
* * *
Проснувшись на следующий день, я еще долго лежала на кровати, поворачиваясь с боку на бок. Перед моими глазами проносились события вчерашнего вечера, на меня давили тяжелые и болезненные воспоминания. Мне было стыдно за свое поведение, за то, что наговорила по пьяни одноклассникам, за эти откровенные танцы и за то, что я пошла за Третьяковым в его чертову комнату.
И тем не менее, я точно знала, что мне делать дальше, и мне не нужно было ни анализировать то, что произошло, ни принимать какое-то решение. Я словно уже проснулась с четким пониманием всей ситуации и своего отношения к ней.
Обращение Давида со мной, его мнение обо мне, противоречивость его слов и действий причинили мне вчера невыносимую боль. Мне и сейчас все еще очень больно. Но вчерашнее нападение помогло мне со всей четкостью осознать одну вещь - я не хочу быть жертвой. Не хочу быть слабой маленькой девочкой, грушей для битья, ни для Вандала, ни для Третьякова.
С меня хватит - пожалуй, эти слова красноречивей всего отражали то, что я чувствовала в этот момент.
С меня хватит грубости Давида Третьякова. С меня хватит его хамства, его бесконечных домогательств. С меня хватит его паршивого характера и его проблем, которые я не в силах разрешить, и которые не должны стать моими проблемами.
Даже если те пьяные слова, которые сорвались с его губ, были правдивы… это ничего не меняет. Все это время я пыталась убедить себя в том, что он хочет быть со мной, только не может в этом признаться, но даже если так и есть, это тоже ничего не меняет!
Я сохранила достаточно самоуважения, чтобы не иметь дел с людьми, которые не уважают меня. А все, что делал Давид, от момента нашей встречи, до этой вечеринки, когда он, не слова не говоря, привел меня в свою комнату и раздел, и те записи в его дневнике, и те пренебрежительные слова, все так и дышало неуважением. Вчерашний день стал для меня последней каплей.
С меня хватит!..
Ну, все. Я провела ладонями по лицу, встряхнула головой. С меня достаточно мыслей об этом парне. Тем более что в моей жизни хватало других, более важных тем для размышления.
Взглянув в зеркало, я обнаружила на своей шее кровоподтеки, следы, оставленные пальцами того неизвестного.
Нет, такое со мной точно впервые. Саша сколько угодно может пытаться успокоить меня, говоря, что этот маньяк сделал это спьяну и не повторит своей попытки. Факт остается фактом. Я стала объектом страсти какого-то сумасшедшего.
Я все еще в опасности!
И возможно, эта опасность ближе, чем мне кажется. Со вчерашнего дня меня не переставало мучить одно подозрение, о котором мне и думать не хотелось.
Умывшись, я вернулась
Одевшись, подкрасившись, я поднялась на последний этаж и позвонила в его квартиру. В десять утра в его доме обычно завтракали. С радостью поем в его компании, несмотря на то, что завтрак, скорее всего, будет готовить тетя Маша, его сожительница.
– Привет, Веруся!
– открыв, папа сразу меня обнял.
– Проходи, садись за стол.
Я заулыбалась и раскраснелась от удовольствия. Он всегда звал меня Верусей, так и продолжил звать, даже после того, как мама сменила мне имя. Мне очень нравилось слышать это ласковое прозвище - оно напоминало мне о тех днях, когда мы жили здесь все вместе.
Мой папа был высоким (ростом я явно пошла в него, потому что моя мама значительно ниже меня), плечистым, у него была подтянутая фигура, густые рыжеватые волосы, серые глаза - несмотря на морщинки вокруг них и на лбу, он выглядел значительно моложе своих лет.
Папа был очень хорошим человеком - немного флегматичным по характеру, неконфликтным, умным и рассудительным, к тому же хозяйственным, рукастым - по образованию он был инженером, и мог починить любую вещь, от табуретки до микроволновки. В свободное время он качался, занимался теннисом и ездил на выставки холодного оружия - папа коллекционировал ножи ручной работы и сам профессионально их затачивал.
В общем, в моем понимании, именно таким и должен был быть идеальный спутник по жизни. Как мама могла ссориться с таким, как он, как могла развестись… если честно, это было выше моего понимания.
Пройдя на кухню, я увидела тетю Машу за плитой - она жарила сырники. Лера сидела здесь же, за общим обеденным столом, уставившись в свой смартфон, слишком дорогой для двенадцатилетней.
При виде нее я снова ощутила укол раздражения, трудно сказать, чем вызванного. Может быть тем, что на свой смартфон мне пришлось зарабатывать самой (из тех денег, которые папа переводил маме, мне почти ничего не доставалось), а может, тем, что эта девочка явно не ценила семейное общение, которое так много значило для меня. Но скорее всего тем, что она заняла в этой семье мое место. Конечно, Лера не была ни в чем виновата… и тем не менее.
Подавив вздох, я положила себе несколько сырников; тетя Маша налила мне кофе.
– Ну, рассказывай, ребенок, как дела у тебя в школе и в жизни?
– спросил папа.
Конечно, ни о чем плохом я ему отродясь не рассказывала - ни о своих кошмарных оценках, ни о вынужденных прогулах, ни даже о проблемах с одноклассниками. Да и о моей мечте стать моделью он знал только в общих чертах - о том, что я не собиралась поступать в институт, ему, как и маме, знать не полагалось.
Вот и сейчас я рассказала ему только о хорошем, о том, что могло бы порадовать папу и заставить его мной гордиться. Поведала ему, что получила диплом тренера по йоге, полностью овладела многими сложнейшими асанами, сумела удержать вес на одной отметке больше года и записалась на школьный конкурс красоты.