Кратчайшее расстояние
Шрифт:
Позвонила мама. Как назло, радостная, оживленная.
– Люсеночек, как ты, доченька? Игорь нам все рассказал, - я мысленно зарычала.
– Ничего, в отпуск уйдешь, отдохнешь, и все хорошо будет, - я сломала ручку.
– Мы завтра вылетаем, а вы двадцать девятого. Погода хорошо бы летная была. Ничего, всяко к новому году прилетите. Мы как раз все приготовим...
– Куда прилетите, мама?
– вытаращилась я в камеру.
– В Норильск. К Ирине с Вадимом, - ответно вытаращилась мама.
– Ты забыла? Я тебе говорила же! Мы эту поездку год с лишним планируем, даже мальчишки целый список написали - на северных
– Они тоже едут, - констатировала я.
– А как же! И Света, и Максим отпуск взяли, отец разрешение на оружие сделал даже. На кого только охотиться собрался, Чингачкук!
У меня перед глазами замелькали кадры из старого фильма. 'Особенности национальной охоты', кажется. Только я бы там не охотником была, а этой... дичью! Пойду еще таблеточку выпью, что ли...
– Готово, - улыбнулась молодая женщина-парикмахер, снимая с меня пеньюар и беря в руки зеркало. Я посмотрела. Никаких завитых налаченных локонов, 'небрежно' выбивающихся из прически. Гладко убранные назад волосы, две короткие замысловато сплетенные на затылке косы, спускающиеся по спине в одну. Просто и красиво, если еще учесть, что на все ушло чуть больше получаса... Самолет опоздал на шесть часов, мы примчались в дом к Катиным родителям почти в одиннадцать, наскоро выпили кофе, по очереди сбегали в душ, и я села в кресло, пока Катя, уже причесанная, но в старом халате, орудовала отпаривателем - как я не старалась беречь платье, все равно помялось. Заодно вспомнили, как мы в день проводов его покупали.
– Люда, тут любые видно будет, даже стринги, - с сомнением оглядывая меня, протянула Катя.
– Что вы, женщина?
– презрительно кривя губы, ответила за меня гламурная продавщица, - в этой модели белье не предусмотрено в принципе.
Какое счастье, что не вся планета Земля знает, кто мы такие. Для этой восемнадцатилетней девочки мы просто две тетки, ничего не понимающие в моде. 'Модель', кстати, за исключением такой мелочи, как противопоказания по белью, очень красивая. Оранжевая гладкая ткань с двумя прозрачными льдисто-голубыми ассиметричными вставками по бокам, облегающая фигуру как перчатка.
Мы с подругой переглянулись, изобразили на лицах 'да что вы говорите?' и я вернулась в кабинку, снять шедевр. На вешалке меня ждал последний шанс все-таки, купить платье на свадьбу и новый год, заодно.
И вот теперь подруга держала его на вытянутой руке, любуясь результатом.
– Быстро одеваться и меня одевать!
– велела она.
– Успеешь, - ворчала я.
– Куда торопишься? В загсе вы уже были.
– Зато медового месяца пока не было, - отрезала Катя.
– А я ждать больше не могу!
– Ты очень красивая, Мила, - сообщил мне Игорь, когда я уселась за столик и взялась за стакан с минералкой - после танцев очень хотелось пить.
– Угм, - невнятно согласилась я с ним, вгрызаясь в только что поданное мясо.
– Что это за мужик к тебе все время подходит? Танцевать постоянно приглашает?
– по-моему, Игорь злился. Я безмятежно пожала плечиком. Катя за соседним столом смотрела на меня очень сердито.
– Мила, пожалуйста, не делай глупости!
– Какие?
– поинтересовалась я, подтягивая к себе тарелку с сырными рулетиками.
–
– теперь Игорь злился совершенно очевидно.
– Зачем?
– изумилась я. Тут как раз тамада объявил перерыв и танцующие начали рассаживаться, кто-то пошел покурить, кто-то - нос попудрить. Я увидела Жанну и Злату, помахала - подождите, и упорхнула.
Мужика, к слову, звали Семеном. Какой-то местный родственник, веселый, обаятельный, сразу видно - ходок. Я, честное слово, с ним не кокетничала. Да, танцевала, смеялась над анекдотами, болтала. Подумаешь, преступление!
В дамской комнате было довольно просторно - еще бы, лучшее заведение в городе, много зеркал, можно присесть и чулки поправить, например, или помассировать отвыкшие от узких туфель бедные лапки.
– Катя, какое у тебя платье классное, - восхитилась Снежана.
– Вроде бы простое, а идет тебе очень. И не на один раз, не занавеска аляпистая.
– Ага, мне и самой нравится, - я встала, с удовольствием повертелась у зеркала. Платье было сшито из мягкой серо-фиалковой ткани, прямое, до середины колена. Из украшений - декоративный геометрически-строгий бант, он же единственная бретелька, пояс, да подол тремя легкими волнами. Никаких серег и ожерелий к нему я тоже не надела. Браслет на руке с лазуритами, и все. И еще туфли. Очень красивые и очень дорогие. Ну, вы помните, это у меня пунктик?
– То-то твой извелся, - подначила Злата.
– А я жалела, свадьба без драки - деньги на ветер.
– Какая драка?
– повернулась я к ней.
– Ты про что, Злата?
– Я думаю, как бы сейчас махаловка не началась, как в каком-нибудь вестерне. Или, скорее, в клубе сельском - местные против приезжих. Романтика!
– Да ну, - отмахнулась я.
– Все взрослые трезвые люди, офицеры.
– Как скажешь, - тонко улыбнулась Уфимцева.
– Как скажешь.
Я была права, не подрались. Так, вышли, поговорили. Я тоже сходила, подслушала. Как водится, ничего хорошего про себя не услышала!
Норильск встретил нас огнями. Для города, в котором полярная ночь, было очень светло, и очень красиво. Вполне московский размах праздничной иллюминации. Встречали нас отцы. Папа сграбастал, стиснул. Игорь с отцом обнялись.
– Милка! Долго же вы! Здоров, Игорь, - отставил меня, пожал тому руку.
– Здравствуйте, Вадим Олегович, - вежливо поздоровалась.
– Здравствуй, Люда. С приездом.
– Холодно тут у вас, - я поежилась.
– Да ты что?
– удивился Игорев отец.
– Тридцати пяти даже нет.
– Хорошо, - согласилась я. В смысле, хорошо, что не пятьдесят, к примеру.
У старших Серебро, Игорь мне давно рассказывал, хорошая трехкомнатная квартира в центре, но вместить всю нашу компанию, восемь взрослых и троих детей, не могла, конечно.
Поэтому мы поехали, как сказал Вадим Олегович, 'на дачу', на озеро. Дача - это два дома, соединенных между собой крытой верандой. В одном, побольше, жили мама с папой с детьми и внуками, в другом - родители Игоря и мы, разумеется. Мне, конечно, скандал устроить - на раз, а смысл? У людей праздник - дети приехали после долгой разлуки. Ирина Георгиевна так плакала, бедная, так сына обнимала. Он стоял, гладил ее по спине, приговаривая: