Кратчайший путь
Шрифт:
«Вот и ответ, — подумал я с каким-то странным злорадством. — Вот и истина, к которой меня не хотели подпускать. Да уж, роковой секрет! Чего ж хорошего, если кто попало будет знать, что после смерти он станет не кроткой крылатой тушкой, а чуть ли не богом. И сам будет творить миры, и делать с ними, что вздумается. Сколько гадости накопится в каждом человеке, если он узнает, что смерть даст ему такой шанс поквитаться с миром? Да каждый второй будет ждать смерти с нетерпением!»
Открытие
И в ту же минуту меня, словно в наказание за богохульные мыслишки, опять рвануло во все стороны. Испепеляющая вспышка перед глазами еще не успела рассеяться, как я услышал из пустоты голос Замарашки.
— Бедненький… Он все испортил. Он чуть не умер. Что с ним теперь будет?
— Он не умрет, — ответил голос тети Розы. — Но мы больше не позволим ему быть с нами. Он нарушил правила, он слишком торопился.
— Тетя Роза… — жалобно проговорила девочка.
— Нет-нет, и речи быть не может. Мне придется лишить его зрения. Полностью. Иначе он натворит дел…
— Жалко… — горестно вздохнула Замарашка, и больше я ничего не услышал.
Много позже я узнал, что меня нашли в какой-то подворотне, за мусорными баками. Я лежал, съежившись в комок, что-то беспрерывно говорил, кричал, плакал. Меня трясло, бросало то в жар, то в холод.
Я пришел в себя в больнице, куда меня поместили для обследования. Первое время очень болели глаза. Ко мне заходили врачи, но я видел не людей, а какие-то серые шевелящиеся пятна. При этом стены палаты казались мне прозрачными, я мог долго разглядывать, что творится на улице. Там шел снег, все остальное было неподвижно — дерево и часть облупленного забора.
Забор тоже просвечивался насквозь, но у меня начинала болеть голова, когда я пытался всматриваться.
Иногда на меня накатывала истерика, и я бился о дверь, кричал врачам, что они не настоящие, что я их придумал и нарисовал, вылепил из хлеба, вырезал из бумаги…
Меня успокаивали транквилизаторами. Я «уплывал» и начинал придумывать маленькую сказочную страну. Я был сеятелем, который щедро разбрасывал по своему наделу живых людей. Они росли, обретали душу, мудрость, характер. Я снимал эти плоды и питался ими. Множились мои темные крапинки.
Необязательно быть Пенкой-сеятелем, чтобы впитывать живые соки человеческих чувств. Замарашка и ее компания делали это напрямую, хотя сами были едва проросшими зернами. Забавно, когда одна картофелина поедает
Врачи не нашли у меня глубоких нервных расстройств. Не обнаружили и следов наркотиков, о чем в первую очередь подумали. Говорили про переутомление. Лишь когда меня выписывали из больницы, я понял, что она — психиатрическая.
Я старался не копаться в памяти, не думать и не гадать. Единственное, о чем я должен теперь думать — как жить дальше.
Стояла уже середина лета. Я чувствовал себя нормально, почти бодро. Правда, работу пришлось сменить, слухи о моем нервном срыве разошлись быстро.
Но я был уже в полном порядке. Иногда казалось, что мне чего-то мучительно не хватает, но я сердито гнал эти мысли прочь. Я собирался жить дальше, просто жить. Как все.
И все-таки однажды не выдержал. Я пришел на эту улицу и нашел дом. Я застал зияющие пустотой окна и груды мусора. Одноэтажная улочка сносилась под крупное строительство.
Неподалеку ковырялись разморенные жарой рабочие, я подошел и спросил, куда делись люди.
— А я знаю? — развел руками загорелый парень с золотыми зубами. — Уже задолбали спрашивать…
Я собрался уходить, когда к дому подъехала длинная черная иномарка, отмытая до стерильности.
Опустилось тонированное стекло, на свет выглянул седовласый породистый мужчина средних лет. Некоторое время он бессмысленно смотрел на осиротевший дом. А я стоял и смотрел на него.
— Простите, — обратился он ко мне, — вы случайно не знаете, тут в подвале одна бабушка жила…
— Жила, — кивнул я.
— А где ее можно найти?
Я красноречиво поднял глаза к небу.
— Если очень надо, она сама вас найдет.
Он проворчал что-то, затем я услышал, как машина отъезжает.
Я кисло усмехнулся, продолжая смотреть в небо. Там клубился желтый туман. Там горели миллионы любопытных глаз. Может, кто-то оттуда уже смотрит на меня. Интересно, кто из них меня придумал? Может тот, кто когда-то был Гомером, или Аристотелем, или Микеланджело. Уж на них-то должно быть немало темных крапинок.
Придет время — сам построю свою маленькую игрушечную страну, сказочно красивую и добрую. Населю ее хорошими людьми. Буду смотреть и радоваться. Только чему?
Я все смотрел в небо.
«Привет, Замарашка. Ну что, интересная у меня будет жизнь, как ты думаешь? Может, стоит и в меня заглянуть? А в саму себя? Или ты думаешь, что придуманные человечки не умеют по-настоящему любить и мечтать? Попробуй, может, иметь свои чувства тебе понравится больше, чем подсматривать чужие».