Краткая история белковых тел.
Шрифт:
Я подхожу к ним, лежащим на примятой траве, всматриваюсь в безмятежные лица ополченцев.
– А если это вражеские разведчики?
– Так и шо?
– вопрошает дядька Никита, - они туточки каждый божий день шныряют. Хай...
Он замолкает и закрывает глаза. Боясь, что сейчас раздаться храп, и опять придется лицезреть беззубый рот, поспешно отхожу к блокпосту и замечаю, как мимо проезжает серая "девятка". Теперь уже толстая баба из окна пристально разглядывает меня.
Что за наваждение?
"Нет, наверное, разведчики", -
Младший Безручко возвращается на блокпост. Он поправляет перчатки, расстегивает разгрузку, снимает маску-балаклаву. Вид у него довольный из чего делаю заключение, что служба ему явно нравиться. Тут я спохватываюсь - надо доложить в штаб о проехавшей машине.
– Таран - это Север. В вашу сторону проехала "девятка". Два пассажира: мужик и баба.
Рация какое-то время молчит, шипя, как рассерженная кошка. Я намереваюсь повторить свое послание, но Таран опережает меня, чавкающим голосом он сообщает:
– Понял Север, "девятка" с двумя пассажирами.
– Ты чё там жуешь?
– интересуюсь вполне миролюбиво.
– Сало дали.
– Одно сало, без горилки?
– Ну, с горилкой, - нехотя подтверждает Таран.
– Ты давай там, внимательнее!
Он отключается, и я смотрю на часы, к вечеру нас сменят - приедут другие ополченцы, их тоже четверо.
Дорога опять пустынна.
Микола присел на край бетонного блока, поглаживает ствол автомата. Он о чем-то думает, но мне не говорит. Я вообще не знаю его мыслей. Для чего он здесь, а не по другую сторону, в украинской армии? Такие как он, любят воевать, красоваться в форме.
– Ну шо, побалакаем за жизнь?
– нарушает молчание младший Безручко, - ты не смотри на брата, он не злой.
– А мне все равно! Я не к нему приехал.
– А знаешь шо, хочешь я к тебе на хату вечером Оксанку приведу. Знаешь, як она на тебя запала?
Я на минуту замолкаю от удивления.
– Погоди Колян, но ведь Петр ревнует к ней. Ты, о чем, говоришь-то? Я потом стану для него врагом кровным. Нафига мне это не надо?
– Да ладно!
– Микола Безручко мнется, но меня разбирает любопытство.
– Говори, чего тянешь кота за хвост!
– требую я.
– Короче, на селе есть одна дивчина. Она должна быть с Петром, не Оксанка.
– Почему?
– Та долго рассказывать, студент. Она... у неё батька заешь какой деловой? В Донецке своё такси имеет, пару кафешек. Там гривны як вода текут.
– А Оксанка шо?
– невольно передразниваю я.
– Та ни шо! Голь перекатная, как и мы. Так привести
– Ну, приводи!
– соглашаюсь нехотя только за тем, чтобы иметь в лице девушки средство от скуки. Вечера здесь длинные, телевизора нет, мобильная связь не работает. Впору завыть как волк на луну.
Соображение о том, что Петро на меня обидится, что будет зло ревновать, отступают в сторону. Может его младший брат прав и всё, что ни делается - всё к лучшему? Может его действительно надо отвадить от Оксаны, и он потом спасибо скажет?
На мгновение мелькает мысль о том, как далеки от меня, нынешнего, Иван Кравчук с Лизой Сосниной, её обманутый муж, Алена Василькевич. Я будто на другой планете и мне нет до них никакого дела.
12.
Где-то в поле поют сверчки, трещат цикады. Шумит трава, которую тревожит пробирающийся украдкой через балки невидимка-ветер. Иногда мне он кажется украинским разведчиком, втихаря подползающим к блокпосту, и я настороженно всматриваюсь в темноту из окна хаты, в которой живу. Но без прибора ночного видения в густой южной тьме ничего не увидать.
Ночное небо опускается на жаркие, нагретые за день поля, окутывает их прохладной пеленой. На меня накатывает лирическое настроение, я читаю вслух:
"Тиха украинская ночь,
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух..." (Пушкин А.С. "Полтава").
Оксана удивленно хлопает глазами.
– Это ты написал?
– интересуется она.
– Нет, Пушкин.
Наш незамысловатый диалог прерывается гулом летящего вдалеке вертолета. А может двух. Нет, украинская ночь совсем не тиха, она живет своей жизнью, жизнью войны.
Отхожу от окна назад, вглубь хаты, к столу. Стараниями Оксаны на нём расставлена всякая деревенская снедь: вареная картошка, малосольные огурцы, нарезка сала и, конечно, горилка. Вкусная и здоровая пища, ничего не скажешь!
Горилка особенная - на дне бутылки плавает красный перец. Я уже выпил несколько стопок, да и Оксана пригубила. Она порозовела, отчего кажется смущенной девочкой, попавшей во взрослую компанию. Даже в свете неярко горящих свечек - света в селе давно уже нет - мне видно, как пылают её щеки.
Такие посиделки с девушкой при свечах можно было бы счесть за романтический вечер, разумеется, с поправкой на место и время. И если принять во внимание только свечи, я мог бы представить себя сидящим в ресторане, допустим с Лизой или, на худой конец, с Аленой Василькевич.
– А где, в каком стихотворении?
– нарушает молчание Оксана, и я не сразу понимаю, о чем она спрашивает.
– Что? Какое стихотворение?
– Ну, ты сейчас прочитал...
– А это. Это "Полтава", такая поэма есть у Пушкина.