Краткая история белковых тел.
Шрифт:
– Тебе зачем?
– бурчит он, перебирая маленькими неуклюжими руками с короткими пальцами, бумажки, валяющиеся на столе. Я всегда удивлялся, как он с такими детскими пальцами умудрялся быстро печатать на клавиатуре.
– Понимаете, Арсений Павлович, клиент неплохой подвернулся. Предлагает печатать банковскую рекламу на постерах, и размещать их в метро. Но надо чуть-чуть увеличить бюджет.
– Ты же знаешь, нам нельзя превышать лимиты, - недоволен начальник.
– Нам на год отпустили тридцать тысяч долларов. Ты уже спустил почти двадцать, а впереди еще
Арсений Павлович замолчал, равномерно постукивая короткими пальцами по столу. Этот стук напоминает звук метронома, который использует настройщик роялей. Тук-тук, кап-кап. Словно на стол кладут монеты, а Арсений Павлович медленно, со знанием дела, их отсчитывает. По одной.
– Но мы можем попросить директора добавить бабок! На крайний случай!
– не сдаюсь я.
– Тридцать тысяч! Ты меня слышишь? Ни центом больше! И потом, зачем нам постеры в метро? Может, еще прикажешь биллборды на Красной площади развесить? С такими темпами мы банк пустим по миру.
– Я на эту тему разговаривал с Кравчуком, - покривил я душой.
– И что он сказал?
– Поддержал. Сказал, что метро - оригинальная идея, что её надо использовать.
– Н-да...
– задумчиво ворчит Арсений Павлович.
Ему определенно хочется мне отказать, и я вижу это невооруженным глазом. Но с Кравчуком Арсению Павловичу ссориться не с руки. Из Кравчука может получиться могущественный враг, а зачем эта беда моему начальнику? Он осколок старой управленческой команды, оставшейся после корпоративной бури, пустившей ко дну старый банк. Поддержки у Арсения Павловича никакой, и я не понимаю, кто и зачем его держит. Может, о нем просто забыли?
– Ладно, попробую что-нибудь сделать, - нехотя выдавливает начальник, - запрошу "Голову", но ты не сильно надейся. Там сейчас экономят.
– Могу намекнуть Ивану, чтобы позвонил в головной офис. Для ускорения.
– Не надо!
Сижу, зарывшись в бумаги. Работа рекламщика скучна и однообразна, в ней нет ничего героического и романтического, никакого драйва. Нашел клиента, заключил договор, оформил выплаты и получил продукцию. Затем, разместил её в масс-медиа среди homo sapiens, и опять начинаешь сначала. Всё как на конвейере. Да это и есть конвейер пиарщиков.
Услышав непонятное шуршание, поднимаю голову и обнаруживаю, что рядом на стул присел Степан Соснин, муж Лизы. У него заговорщицкое лицо. Он делает вид, что пьет кофе, утащив пластиковый стаканчик из помещения кофе-пойнта. Впрочем, кофе уже в стаканчике нет. Легкая пластиковая оболочка вырывается, норовит вылететь из его неловких пальцев и залить оставшимися в нем каплями коричневой жидкости мои бумаги с очередным договором, разложенные на столе. Я с опаской смотрю на руку Степы, на его пальцы, которые могут в любой момент разжаться из-за одного неудачного движения.
Невольно загораживаю свое сокровище локтем, как если бы под моей рукой лежали ценные предметы, например, купюры долларов, евро или пачки рублей, а не простые бумажки, которые можно восстановить в случае порчи. Однако мой жест собственника вызывает
Вообще Степан часто заходит к нам. Он здесь, практически, свой человек, хотя и без постоянного пропуска.
– Слушай Дэник,-- по-свойски обращается ко мне Соснин, едва наклонившись вперед, - ты ничего не засек?
– Что засек? Что именно?
– Ну, Лизку. Ни с кем не видел?
– Нет. А что с ней?
– Понимаешь, чувак, есть у меня мысли... подозрения...
– Какие?
– я притворяюсь непонятливым, хотя роман Кравчука с Лизой - это секрет полишинеля нашего офиса.
– Мне кажется, она с кем-то встречается. И я не знаю... Короче, можешь за ней присмотреть?
– Шпионить что ли?
– Нет, не шпионить, а так...
Простодушный Степан замолкает, не в силах подобрать подходящего слова. Конечно, в своем автосалоне он имеет дело только с железками. Им не нужно доходчиво объяснять, что к чему, подбирать слова, убеждать. Еще проще с легковерными лохами, которым надо впарить очередное детище российского автопрома. Подведи их к авто, ткни в ценник и увидишь горящие от безумия глаза. Глаза голодной мыши, лезущей за недорогим сыром в мышеловку. Кстати, мышеловке всё равно, какой по цене сыр в ней лежит - главное щелкнуть пружиной по башке.
– Ты хочешь, чтобы я приглядывал бесплатно?
– небрежно бросаю я, и Соснин удивленно смотрит в мои непроницаемые глаза.
– Да, ладно!
– бормочет он.
– У тебя же тачка есть. Давай я зимней резиной отдам. Какая у тебя машина, я забыл?
– "Шевроле Круз". А ими тоже торгуете? У вас же только "Лады Приоры".
– Через знакомых достану, не парься! Лады?
– Лады!
– неуверенно соглашаюсь я, не очень понимая, как и где я буду следить за Лизой. А самое главное, зачем мне это надо?
– А ты вообще, как сам?
– вдруг интересуется Степа, отодвигаясь и посчитав, что самая важная часть разговора позади.
– Нормально! Работаю.
– А в личной жизни как? Тёлки есть?
– А у кого их нет?
– спрашиваю в ответ и надеюсь, что Соснину надоест изображать великосветский разговор, и он отстанет, наконец, даст спокойно поработать.
– Да-а, - глубокомысленно мычит Степан, как бы соглашаясь со мной. Он замолкает, однако длительный умственный процесс для него непривычен: - Не хочешь на футбол сходить?
– А кто играет?
– Спартак с ЦСКА.
– А ты за кого болеешь?
– интересуюсь между прочим, сам-то я никудышный болельщик.
Степан ни секунды не медлит.
– За Спартак, конечно.
– И шарфик красно-белый есть?
– Да всё, что нужно. Присоединяйся сегодня! Жаль, что пиво запретили проносить на стадион, но мы с пацанами после отрываемся.
Пожимаю плечами как бы в раздумье, хотя, разумеется, ни на какой стадион не собираюсь. Не моё это: сидеть, горланить кричалки, цепляться к фанатам другой команды, получив по морде между делом, а потом засесть в пивбаре и гоготать, вспоминая стычку. Нет, не моё!