Краткая история быта и частной жизни

Брайсон Билл

— Значит, по-вашему, неважно, какие миазмы поднимаются, к примеру, при выварке костей? Вы считаете, что они не оказывают пагубного влияния на здоровье жителей того района, где находятся подобные предприятия?

— Таково мое мнение, — скромно ответил Сноу, но, к сожалению, эта скромность не соответствовала решительности его выводов, и специалисты к нему не прислушались.

Сейчас трудно оценить, насколько радикальными и нежелательными были взгляды Сноу. Многие уважаемые специалисты активно его ненавидели. Журнал Lancet пришел к выводу, что Сноу подкуплен фабрикантами, которые стремятся и дальше загрязнять воздух «ядовитыми парами, миазмами и всевозможными отвратительными веществами»,

богатеть, отравляя своих соседей. «После тщательного рассмотрения» парламент пришел к выводу: «Мы не видим причин соглашаться с результатами этого исследования».

В конце концов случилось неизбежное. Летом 1858 года в Лондоне установилась сильнейшая жара и засуха, отбросы накапливались и не смывались. Температура воздуха поднялась до 30 с лишним градусов. Такие погодные условия были необычными для Лондона.

Результатом стала «Великая вонь», как окрестила это явление газета Times. Темза стала настолько зловонной, что люди старались не подходить к ней близко. «Кто однажды вдохнул эти запахи, уже никогда их не забудет», — писали газеты. Шторы новых зданий Парламента были плотно задернуты и смочены раствором хлорной извести, чтобы минимизировать поступление смертельных испарений. Началась паника, и парламенту пришлось временно прекратить свою работу Некоторые его члены, по словам Стивена Халлидея, пытались спрятаться в библиотеке, окна которой выходили на реку, «но тут же уходили, прижимая к носам платки».

Сноу не дожил до той поры, когда его идеи были приняты. Он умер внезапно от инсульта в самый разгар «Великой вони», не зная, что в один прекрасный день его назовут героем. Ему было всего сорок пять лет. В то время его смерть почти никто не заметил.

По счастью, на сцене появилась еще одна героическая фигура — Джозеф Базалгетт. По воле случая, Базалгетт работал в конторе, расположенной рядом с домом Сноу, однако, насколько известно, эти двое никогда не встречались. Базалгетт был худеньким коротышкой, но восполнял недостаток стати густыми усами от уха до уха. Как и у другого великого инженера викторианской эпохи, Изамбарда Кингдома Брюнеля, его предки были французами, но семья давно обосновалась в Англии и к тому моменту, когда на свет появился Джозеф (1819), жила там уже тридцать пять лет. Его отец был командующим королевским военно-морским флотом, и Базалгетт рос в привилегированной атмосфере; его учили частные преподаватели, и перед ним были открыты все пути, кроме военной карьеры, для которой он был признан негодным из-за своего маленького роста.

Он выучился на инженера-железнодорожника, но в 1849 году в возрасте тридцати лет пришел на работу в управление по канализации, где вскоре вырос до главного инженера. У санитарной профилактики еще никогда не было столь ярого сторонника. От внимания Базалгетта не ускользала ни одна мелочь, связанная со сточными водами и ликвидацией отходов.

Базалгетта беспокоило то, что в Лондоне не было общественных туалетов. Он разработал план их установки в самых востребованных местах. Он решил собирать мочу и продавать ее в качестве промышленного сырья (моча, помимо прочего, требовалась для производства квасцов), подсчитав, что каждый писсуар способен приносить ежегодно 48 фунтов стерлингов — весьма неплохая выручка. Этот план, правда, так и не был одобрен, однако теперь все знали, что все проблемы, связанные с канализацией, следует решать через Джозефа Базалгетта.

После «Великой вони» стало ясно, что лондонскую канализационную систему необходимо перестраивать; эту трудную работу поручили Базалгетту. Ему предстояло проложить в крайне оживленном городе 1200 миль тоннелей (которые будут в будущем разрастаться), унося все нечистоты, произведенные тремя миллионами человек.

Перед Базалгеттом стояла очень непростая задача: он должен был приобрести земельные участки, договориться о полосах отвода, достать и распределить материалы,

а также руководить целой армией рабочих. Каждый аспект задачи был сам по себе тяжелым и изматывающим. Для строительства туннелей требовалось 318 миллионов штук кирпича; надо было выбрать и перевезти в другие места 3,5 миллиона кубических ярдов земли. И на все это власти выделили всего 3 миллиона фунтов стерлингов.

Успех Базалгетта превзошел все ожидания. В процессе строительства новой канализационной системы он преобразовал три с половиной мили прибрежной зоны, построив набережную Челси, набережную Виктории и набережную Альберта на Южном берегу (на это ушла почти вся вырытая земля). Эти новые набережные предоставили место не только для канализационной сети, но и для новой линии подземного газопровода. А по набережным прошли новые дороги, разгрузившие самые оживленные кварталы города.

< image l:href="#"/>

Рис. 16. Строительство канализационного тоннеля возле Олд-Форда, Боу, восточная часть Лондона

Всего Базалгетт создал пятьдесят два акра новой земли, на которых устроил парки и места для прогулок. Набережные сузили реку, заставив ее течь быстрей и тем самым лучше очищаться. Трудно назвать какой-либо другой инженерный проект, который дал бы столько усовершенствований по целому ряду направлений — в здравоохранении, транспорте, создании зон отдыха и речном хозяйстве. Эта система до сих пор справляется со своими задачами, а набережные и парки входят в число главных достопримечательностей Лондона.

Ограниченный в средствах, Базалгетт дотянул канализационную сеть только до восточного края города, остановившись в местечке под названием Баркинг-Рич. Там мощные дренажные трубы извергали в Темзу 150 миллионов галлонов вонючих нечистот. Баркинг находился в двадцати милях от морского побережья. Несчастные жители близлежащих домов были напуганы, однако волны достаточной силы благополучно уносили большую часть отходов в море, гарантируя, что в Лондоне уже никогда не повторятся эпидемии, как-либо связанные с канализацией.

Правда, сточные воды сыграли свою роль в величайшей трагедии, случавшейся на Темзе. В сентябре 1878 года прогулочная лодка «Принцесса Элис», полная пассажиров, возвращалась в Лондон после дня, проведенного в море. В Баркинге она столкнулась с другим судном. Это произошло как раз в тот момент, когда две гигантские дренажные трубы начали извергать в реку свое содержимое. «Принцесса Элис» затонула меньше чем за пять минут. Около восьмисот человек захлебнулись сточными водами. Даже те, кто умел плавать, не смогли пробраться сквозь липкую грязь. В течение нескольких дней тела всплывали на поверхность. Как писала Times, многие трупы так раздуло, что они не помещались в обычные гробы.

В 1876 году Роберт Кох, в ту пору еще никому не известный сельский врач из Германии, обнаружил микроб Bacillus anthracis, вызывающий сибирскую язву. Семь лет спустя он выделил еще одну бациллу — холерный вибрион, вызывающий холеру. Наконец-то было доказано, что микроорганизмы являются причиной определенных заболеваний.

Что примечательно, электрическое освещение и телефон были изобретены примерно в одно время с открытием смертельных болезнетворных бактерий. Эдвин Чадвик никогда не верил в микробов и всю жизнь предлагал средства устранения неприятных миазмов, которые, по его мнению, были виновны в человеческих недугах. Одно из его последних и наиболее выдающихся предложений состояло в том, чтобы построить в Лондоне серию башен, похожих на Эйфелеву. По мнению Чадвика, эти башни будут действовать как мощные вентиляторы, нагоняя свежий здоровый воздух. Он почил с миром летом 1890 года, так и оставшись в убеждении, что причиной эпидемий служат атмосферные пары.