Краткая история Германии
Шрифт:
С первого же взгляда становится ясно, что на протяжении примерно столетия, в течение которого Новое время сменило Средневековье, произошли тяжелейшие катастрофы, причем не только в пределах империи, но и по всей Европе, ибо оценки, касающиеся Западной и Центральной Европы, свидетельствуют о сходных резких колебаниях. Общее количество населения Западной и Центральной Европы около 1000 г. составляло примерно 12 млн. человек, около 1340 г. — 36 млн., а в 1450 г., напротив, только 23 млн. человек. Что же случилось?
В середине XIV столетия Европа была перенаселена. С помощью традиционных методов обработки земли было невозможно прокормить людей, которые страдали от недоедания и потому оказывались восприимчивыми к эпидемиям, черными волнами прокатывавшимся по Европе. На протяжении XIV в. примерно треть населения выкосила чума, страшная «черная смерть», что не увеличило количества продуктов питания, так как большие плодородные области запустели очень быстро. Страх, охвативший людей, нашел отражение в словах старинной литании: A peste, fame et bello, libera nos, Domine («Господь, спаси нас от чумы, голода и войны»).
Всеобщее бедствие привело к глубочайшим общественным потрясениям, которых до сих пор не знала история Европы. Обычным явлением стали городские восстания. Едва ли существовал хотя бы один город, не затронутый во второй половине XIV и в XV столетии мятежами и борьбой за власть. К примеру, Брауншвейг пережил внутренние гражданские войны в 1293, 1294, 1374, 1380, 1445 и 1487 гг. Крестьянские восстания потрясали сельское мироустройство — начиная от восстания аппенцельских [16] крестьян, взявшихся за оружие в 1405 г. и с успехом боровшихся против своего господина, до восстания никласхаузенского дударя в 1476 г. и восстаний тайного крестьянского союза «Башмак» (Bundschuk) в 1493, 1502, 1513 и 1517 гг. на Верхнем Рейне. Банды разорившихся дворян, живших разбойничьими набегами, лишали покоя сельских жителей, а грабежи демобилизованных солдат беспокоили даже города. «Народ, — писал нидерландский историк Йохан Хёйзинга, — не мог воспринимать и собственную судьбу, и творившееся вокруг иначе как нескончаемое бедствие дурного правления, вымогательств, дороговизны, лишений, чумы, войн и разбоя. Затяжные формы, которые обычно принимала война, ощущение постоянной тревоги в городах и деревнях, то и дело подвергавшихся нашествию всякого опасного сброда, вечная угроза стать жертвой жестокого и неправедного правосудия — а помимо всего этого еще и гнетущая боязнь адских мук, страх перед дьяволом и ведьмами — не давали уснуть чувству всеобщей беззащитности…»
16
Аппенцель — кантон в Швейцарии.
Не особенно надежную защиту предлагали и институты, на протяжении долгого времени формировавшие условия земного существования. Церковь и империя, хотя и оказывавшиеся часто в крайне опасном противостоянии, но с незапамятных времен зависевшие друг от друга, взаимно поддерживавшие друг друга и друг другу помогавшие, теряли авторитет. С 1309 г. папа больше не находился в своем Вечном городе, а пребывал — в результате давления Франции — в Авиньоне, попав тем самым в сильнейшую зависимость от французской короны. «Вавилонское пленение церкви» вылилось в «великую западную схизму» — с 1378 по 1415 г. было два папы: один в Риме, другой в Авиньоне, и тем самым по западному христианству прошла глубокая трещина, нанесшая серьезный и долговременный ущерб папству. Хотя Вселенские соборы в Констанце (1414–1418) и Базеле (1431–1449), посвященные церковным реформам, положили конец расколу, но это было достигнуто ценой дальнейшего ослабления папства. Этот процесс шел рука об руку с широкомасштабной секуляризацией, характерной для периода правления пап эпохи Возрождения. Огромные расходы на содержание папского двора и церковное представительство сопровождались тягостными поборами, которые взимались церковью с верующих без какого бы то ни было снисхождения. Расточительность пап, жадность церкви, противостояние пап и антипап, а также соборов — все это содействовало утрате доверия к папству, церкви и духовенству в целом. Римская церковь не давала убедительных ответов на коллективные душевные потрясения «осени Средневековья» (Йохан Хёйзинга), вызванные голодом и чумой. Ереси множились. Стремление к реформам, апокалипсический ужас, переворот в церковном и политическом устройстве, но в первую очередь поиск нового единства и уверенности усиливали движения, критически настроенные по отношению к церкви: лоллардов в Англии, гуситов в Богемии, анабаптистов в Нидерландах и Северной Германии. Все громче звучал призыв к проведению реформы высшей церковной власти и ее звеньев. Это же касалось и самой империи.
С середины XV в. старение империи и безвластие императора по сравнению с современными по тому времени государственными образованиями — Францией, Англией или Испанией — осознавались очень болезненно, и призыв к реформе империи стал всеобщим. Реформу современники тесно связывали с реформой церкви, ибо империя и церковь в соответствии с Господним планом спасения находились в зависимости друг от друга. Тот факт, что с момента принятия Кёльнского имперского акта 1512 г. говорили о «Священной Римской империи германской нации», свидетельствовал лишь о том, что империя теряла свою власть и универсальность, особенно быстро с наступлением Ренессанса и развитием гуманизма. Чем больше императорская корона утрачивала свою средневековую святость, а происхождение императоров от римских цезарей превращалось в отжившую традицию, тем естественнее становилось использование понятия «германская нация» в качестве своего рода опоры. В годы кризиса обычным был поиск четко очерченных границ и обозначений, определяющих, что свое и что чужое. Таким образом, не немцы ли стали преемниками империи? «Меморандум о преимущественном праве Римской империи» кёльнского каноника Александра фон Роэса, написанный уже в конце XIII в., теперь был открыт вновь и всеми обсуждался. В нем говорилось: «Итак, следует знать, что Карл Великий, священный император, с согласия и по поручению Римского папы… был предназначен к тому и получил повеление, чтобы Римская империя навсегда оставалась при избирании по праву власти немецких князей…»
Но под
Благо «германской нации» было, однако, очень сильным аргументом в дискуссии об имперской реформе. Когда, например, на так называемом турецком рейхстаге в Регенсбурге в 1454 г. руководитель императорской делегации Энеа Сильвио Пикколомини призвал к Крестовому походу и отвоеванию Константинополя, то получил от германских курфюрстов отрицательный ответ. Император должен сначала позаботиться о самой империи, ибо «столь важная, достойная и благородная страна, каковой является страна немецкого языка… и священная империя, столь похвально приверженная немецкому языку», пребывают «в большом беспорядке». Без имперской реформы не бывать войне против турок, или, иными словами, немецкая рубашка к телу курфюрстов ближе имперской мантии, причем под «немецким языком» (Teutsch gesunge), т. е. «немецкой нацией», подразумевались немецкоязычные сословия империи.
О том, сколь тесно имперская реформа была связана с реформой церковной, свидетельствуют «жалобы германской нации», все чаще подававшиеся имперскими сословиями против папской курии. В жалобах говорилось, что римский престол измышляет тысячи мер, чтобы опустошать карманы, отчего «некогда славная нация», «своими храбростью и кровью завоевавшая империю» и бывшая «госпожой и королевой мира», ввергнута в бедность и унижена до положения рабыни. Таким образом, «германская нация» в политическом смысле была в начале Нового времени оппозиционным понятием, направленным против универсальной власти императора и папы, но недостаточным, для того чтобы в долгосрочной перспективе способствовать обоснованию государственной власти.
Идея «германской нации» озвучивала, однако, не только политические, но и культурные устремления, и в этом смысле содержание понятия «германская нация» существенно обогатилось, с тех пор как итальянский гуманист Поджо Браччолини обнаружил и в 1455 г. опубликовал считавшийся утраченным труд Тацита «Германия». В эпоху Ренессанса и гуманизма старое представление о происхождении племен от легендарных августейших предков было связано с поисками классических греческих или латинских источников. Исторические исследования ученых-гуманистов XVI–XVII столетий были направлены на подтверждение и укрепление идентичности соответствующих наций, но на античных основах. Характер мышления и опыт той эпохи считались образцовыми и создавали космополитическую, общеевропейскую, культурную почву для всеобщего стремления к национальной неповторимости. Поэтому открытие «Германии», написанной около 100 г. до н.э. для императора Траяна, произвело фурор. Благодаря великому историку древности, авторитет которого не подлежал сомнению, теперь можно было удостовериться в том, что немцы издавна представляли собой народ, причем особый. До тех пор немецкие ученые существенно отставали в международной конкуренции за национальную славу, ибо не существовало германского племени, из которого могла развиться германская нация, подобно тому как из племени франков возникла Франция. Слово «немецкий» было собирательным обозначением германских народных диалектов, искусственным образованием. Отныне с этим словом все стало гораздо проще, исходя из того что, по Тациту, германцы были предками современных немцев. Germania в понимании римлян соответствовала, таким образом, нынешней Германии. Только теперь, около 1500 г., это слово появилось в единственном числе (прежде довольствовались понятием «немецкие земли»).
Благодаря авторитету Тацита немецкие гуманисты сумели наконец ответить на многочисленные нелицеприятные высказывания о немцах, распространенные за пределами немецких земель. Представлению о грубом, нецивилизованном, непьянеющем немце теперь противопоставлялся созданный Тацитом идеальный образ не испорченного воспитанием, верного, смелого и живущего естественной жизнью германца. Однако никому не приходило в голову, что светлые образы германцев могли быть выдумкой Тацита, дабы показать истинное лицо современного историку римского общества с характерным для той поры упадком нравов. Фактически такой же линии придерживались и гуманисты XVI в. — немцы фигурировали теперь как носители исконной, неиспорченной нации, которой следовало сменить изнеженную старую цивилизацию итальянцев и французов. Неиспорченная нравственность немцев охотно противопоставлялась испорченности нравов, характерной для римской курии.