Краткий экскурс не в свое дело
Шрифт:
– Наталья, что мы нагнетаем обстановку? Мне просто-напросто надо перевезти ребенка из одного пункта в другой. Может быть, Вовка опасается кинднэпинга, боится, что Викторию используют в меркантильных целях, как источник выкачивания денег. Хотя… Мать погибла, отец в бегах… Девочка остается одна. Кстати, даже к Листратову обратиться не можем. Кажется, мы вступаем в конфликт с законом…
– Это закон вступает в конфликт с нами. Ладно, поехали дальше. Может, за ночь какие-нибудь задние мысли появятся. Ну, в смысле, задвинутые разумом на задний план. А поэтому – самые умные. Во всяком случае, без меня никому ничего не объясняй. Штурм твоего мужа возьму на себя.
Бравурная
– Алло! – торопливо ответила я мужу, выудив наконец мобильник из сумочки и еще не нажав кнопку. Он, естественно, не услышал и отключился. Я спешно перезвонила: – Дима, что случилось? Только быстро, у меня аппарат не успел как следует зарядиться.
– Половина двенадцатого! У нормальных людей ночь на дворе.
– И что? Ты решил, что я сама не догадываюсь?
– Нормальные люди считают своим долгом сообщить родным людям, что задерживаются…
– Нормальные люди не забывают дома сумки, за которыми потом вынуждены заезжать ненормальные! Минут через двадцать будем. – Я с досадой отключилась. Нет, не стоит посвящать мужа во всю эту историю.
Новый победный марш мобильника заставил меня опять сунуться в сумочку. И зря. Наташке звонил Борис. Только ей не надо было искать аппаратик. Он болтался у нее на шее, как священный амулет.
Очевидно, Борис ничего нового Наташке не сообщил.
– Ну почему мужики, как правило, только о себе думают? – спросила у него наивная подруга. – … Я тоже переживаю. Если хочешь свести с кем-нибудь счеты, иди к Димке. Это из-за него нам пришлось делать огромный крюк и заезжать домой. Он оставил семью без куска хлеба… Ах, это ты у него хлебом побирался? А почему собака воет?… Ах, это Лешик поет. С голода, наверное. Ладно, Боря, не отвлекай меня от дороги. Половина столицы рванула в ночное. И каждый козел норовит обидеть бедную женщину… Да ты что, Борис! Я совсем не тебя имела в виду… Вот, блин! Отключился…
Дом встретил темными окнами. Члены семьи, включая кошариков, в живописном беспорядке сидели на крыльце под лунным светом и обсуждали причины смерти Моцарта. Не могу утверждать, что мое появление с сумками осталось незамеченым. «А вот и мамочка заявилась!» – между делом отметил сын, и все на секунду отвлеклись, чтобы убедиться – это действительно я.
Проход был прочно блокирован, пропускать меня никто не собирался. Алена, добавив к высказыванию брата короткое приветствие, с жаром заявила, что Моцарт сам жаловался и собственной жене, и двум своим врачам, что судья Франц Хофдемель частенько подсыпал ему в вино гремучую смесь, состоявшую из мышьяка, сурьмы и окиси свинца. Причем убивал этот яд, приготовленный по старинному рецепту итальянских алхимиков, не сразу, а постепенно. Поэтому угасал Моцарт в течение года, мучаясь от постоянных болей в желудке и жестокой мигрени. За день до смерти тело великого композитора жутко распухло. Дали себя знать накопленные излишки яда. В пользу версии отравления говорит и заключение итальянских исследователей. Они долго корпели над портретами Моцарта и сделали вывод, что его правое ухо было не только деформировано, но и значительно меньше левого. Уж кому-кому, а Моцарту точно медведь на ухо не наступал. Правда, по заключению современных специалистов это могло быть вызвано заболеванием почечной системы. Но она опять-таки могла выйти из строя в результате отравления…
– Ну и ладно, – отмахнулся Димка. – Главное, Сальери в смерти Моцарта не виновен.
– Ну вы подумайте, какая скотина этот Хохланд!
– Бабушка! «Хохланд» – это сыр, – поучительно заметил Димка. – Моцарта отравил Хофман!
– Хофдемель! – прозвенел голос дочери. – Он был сановником масонской ложи большого ранга и членом Королевской судебной палаты…
– А главное, – перебил Аленку Вячеслав, – на свою беду мужем собственной жены Магдалены. Вот из-за нее весь сыр-бор и разгорелся. Не понимаю, как Моцарт мог сходить по ней с ума? Все признанные красавицы того времени похожи на крокодилов. Надо думать, она из их числа. Своей жены ему было мало…
– Каждая эпоха имеет свой эталон красоты, – вмешалась я и поставила сумки на землю. – В наше время ценятся тонкие, звонкие фигуры с километровыми ногами, увенчанные растрепанными женскими головками с мужским складом ума. Что касается поколения мужчин, то оно на грани перерождения. Кто-нибудь возьмет сумки?
– Мама права, – поддержал меня муж. – Для своего время Магдалена, возможно, и была достаточно красива. Двадцать три года, и как пианистка – весьма талантлива. Наверное, еще и поэтому Моцарт взял ее в ученицы. А занимаясь с ней, настолько увлекся дамой, что посвящал ей сонаты. Она ответила взаимностью. А куда было деваться мужу?… Говорят, все ее портреты после смерти композитора пропали. А потом уже не было смысла ее рисовать.
– Почему? Увяла с горя? – с иронией поинтересовался сын.
– На следующий день после смерти Моцарта, когда она вернулась из церкви, муж, которому некуда было деваться, встретил ее с бритвой в руках, – сердито ответила я. – И не системы «Браун». Исполосовал все лицо, шею и руки. Если бы не крик ребенка, вообще бы отправил на тот свет. Потом закрылся в своей спальне, где его, когда взломали дверь, и нашли с перерезанным горлом. Только непонятно, зачем он на это пошел? Соперник мертв. Жену можно терроризировать до конца ее жизни. А ведь целый год наблюдал за развитием их отношений и не указал Моцарту на дверь. Принимал у себя с почетом, угощал обедом, травил потихоньку, между делом обсуждая новости. И вот вам проявление мужской солидарности: как самоубийцу Хофдемеля надлежало препроводить на тот свет в коровьей шкуре, но император приказал похоронить его в дубовом гробу как добропорядочного гражданина Вены. А Моцарта быстренько закопали в общую могилу занюханного кладбища и только после этого коротко известили в газетах о его смерти. Магдалену же сослали в какую-то глушь. Так возьмет кто-нибудь у меня сумки?!
Бабушка первая ойкнула и засуетилась. Ее команда «помочь мамочке» передалась по цепочке вниз, дошла до ушей сына, была им осмыслена и принята к сведению. Именно поэтому последовала реакция недовольства:
– Зачем, спрашивается, сумки туда-сюда таскать? – Потом его нос уловил возможность еще разок подкрепиться, и он бодро поволок съестные припасы наверх, ловко прокладывая ими себе дорогу.
Я от поздних посиделок за ужином отказалась. Уж очень хотелось спать. Даже не слышала, когда улегся Димка.
Около двух часов проснулась, с раздражением поворочалась еще с полчаса, надеясь, что все-таки засну. Перспектива сидеть одной где-нибудь на кухне, в доме, охваченном сонной тишиной, не привлекала. Даже включенный свет кажется противоестественным. Заняться абсолютно нечем. Новый детектив оставила дома. Да и мистические события в нем, прямо скажем, не для ночного бдения…
Во сне забормотал Димка. Что-то про вертикальный надрез. И по ночам мужа не оторвать от его производственного процесса. Режет и кромсает. Правильно говорят – любимая работа затягивает.