Краткое пособие по изготовлению кукол
Шрифт:
Первые дни Гудков иногда вздрагивал от мимолетной мысли, что вот-вот за ним придут и выдернут из размеренного упорядоченного комфорта. На свободные койки в их номере подселили сначала одного, за ним второго. Но надолго они не задержались, и их сменили следующие. И так каждый день. В этой череде сожителей они с Немым оставались константой, и скоро страх стать следующим притупился до легкого дискомфорта.
Немой оказался весьма осведомленным о жизни славиков – и обычных, и кукол, и даже челов. Как бывший ветеран, он охотно травил свои и чужие байки о жизни за пределами гостиницы. Большинство этих историй он хоть и выдавал за свои, но
Они вернулись с завтрака.
– Похоже, наши соседи снова съехали, – хохотнул Немой и завалился на кровать.
Гудков последовал его примеру. До зала оставался еще час и можно было не бороться с сытой дремотой, а просто покемарить. Гудков зарылся лицом в свою подушку и в очередной раз порадовался беспечности своего текущего существования. Но заснуть не удалось.
Щелкнула входная дверь, и Гудков подскочил на кровати. Все здесь было по расписанию и если что-то выбивалось из привычного ритма – ничего хорошего это не сулило. Гудков бы так не дергался, не останься их в номере только двое.
В дверном проеме стояли двое. Не санитары и не охранники. Транспортная служба. Их лица Гудков хорошо знал. Они приходили за каждым из соседей. Игры кончились.
– Встать, – Гудков вышел в середину комнаты. Немой продолжал беспечно валяться на койке. – Оба.
Немой перевернулся на бок и уставился на транспортников.
– Что уставился? Встать, – и тут же Немого трахнуло током так, что он слетел с койки под ноги Гудкова.
Шли пешком. Гудкову казалось, что он побывал уже во всех закоулках Рынка – пешком или на Каре. Но транспортники вели их по узким проходам, напоминавшим коммуникационные коллекторы. От грубости голого бетона, скудного освещения и запаха сырости Гудкову было не по себе. Все это кардинально отличалось от уюта дизайнерских холлов Гостиницы и коридоров спортивного центра. Вряд ли эти тоннели откроются в хоть сколько-нибудь радужное пространство. Кадры из виденных когда-то фильмов смешивались с рассказами Немого, и Гудкова стала бить мелкая дрожь. Ему виделись казематы, уставленные свечами, люди в черных плащах, цепи, кандалы, слышались крики, приглушенные дверьми и стенами.
Немой тоже переменился. Гудков не видел его лица, только округлившуюся спину и опущенные плечи. Иногда у Немого шевелились уши, и Гудкову казалось, что это от злости. Но почему он раздражен? Не напуган, а злится?
Скоро воздух стал меняться. Подвальную затхлость разбавил теплый запах обжитого помещения. Они свернули в длинный коридор в конце которого, маячил черный прямоугольник двери. Гудков едва устоял на ногах. Обычная дверь теперь стала настоящим кошмаром. За каждой новый этап, новая реальность. И она может оказаться какой угодно. Он надеялся если не на лучшее, то на минимальные изменения. Но воображение из миллиона вариантов выбирало наихудшие, склеивало мини-сценарии как ноты в единую зловещую мелодию и крутило ее в голове. Зачем придумывать изощренные пытки, когда сознание может легко и без особых усилий выжечь человека изнутри за считанные дни?
Коридор был достаточно длинный, и за то время, пока Гудков добрался до конца, нервозность переросла в агонию. Это оказалось куда страшнее физических мучений. Хотя наверняка Гудков не знал. По-настоящему больно
Неизвестность задверья расшатывала нервы не ему одному. В кридоре отчетливо запахло мочой, на сером бетонном полу стали появляться бесформенные темные пятна. Гудков почувствовал, что сам готов обгадиться.
– Даже не думай, – ткнул его в спину транспортник. – Языком вычищать будешь.
Тот, что шел в голове, заржал гулким басом. В тоннеле смех казался демоническим.
– Херли ржешь?
– А чего бы не ржать? Как ни твоя смена – зассыхи и поблеваны попадаются. Очень даже смешно.
– Пошел ты… – злобно отмахнулся замыкающий.
– Да я-то пойду. А полы тереть тебе. А все потому, что карма у тебя плохая. Человек ты злой, и вселенная тебя воспитывает. Замыкающий пробормотал что-то, но Гудков не смог разобрать.
– Что это? – Гудков прикрыл промежность и вертел головой. В просторном светлом зале повсюду были дети. Пространство было разделено на цветные зоны. Каждому цвету – свой возраст. Тут и там белели халаты надзирателей-нянечек.
– Темная сторона Рынка, – нарушил молчание Немой. – Детский сад.
– Но ведь это незаконно… – прошептал Гудков.
– Это прибыльно, – к Немому вернулось хорошее расположение духа.
– Но…
Немой остановился и обернулся на Гудкова.
– Повзрослей.
– Что встали? Шагай! – Гудков получил тычок между лопаток.
Они прошли через узкий портал в конце зала и оказались в помещении, напоминавшем гостиницу. Дети здесь были постарше, они жили в номерах по нескольку человек. По левую сторону – мальчики, справа – девочки.
Сквозь прозрачные стены просматривались обычные подростковые команты с плакатами, компьютерами и редкими игрушкам на полках. Только дети были нагими, с блестящими кольцами на шеях. Как животные в зоопарке они занимались своими делами, не обращая внимания на четверых взрослых и не стеснялись собственной наготы.
Очередной портал открылся в шоу-рум. Здесь горел дежурный свет, но едва они переступили порог, датчики движения включили полноценное освещение. За витринами отдельных боксов в креслах сидели созревшие юноши и девушки. они мгновенно отреагировали на приход гостей: как по команде поднялись из кресел, вытянулись в полный рост. Дети быстро поняли, кто их посетители, и опустились обратно в свои кресла.
– Идеальные, мечтательно сказал Немой. – Это настоящая роскошь. Самые дорогие – выращены здесь. Они никогда не видели ничего кроме Рынка. У них в школьной программе есть даже специальный курс, что-то вроде правил жизни хорошей куклы.
Гудкову было неловко разглядывать голых детей. Но даже того, что он увидел краем глаза и походя хватило, чтобы согласиться с Немым – идеальные. По крайней мере, внешне.
– Ты знаешь, куда нас ведут?
– На аукцион.
Глава 8
Аукционный зал был полон. Гудков насчитал всего с десяток свободных мест. Публика разнилась. Строгие костюмы и коктейльные платья соседствовали с будничными рубашками и толстовками. Публика была разношерстной – от совсем юных парней и девчонок до глубоких стариков. Но все они были состоятельными. Это гудков не разглядел в конкретных деталях или марках одежды – скорее почувствовал. Даже самые неопрятные и небрежно одетые источали лоск; их движения были уверенны, легки. Тут и там бледнели голые спины славиков-дворняг. Большинство из них были куклами.
Конец ознакомительного фрагмента.