Краткое пособие по изготовлению кукол

Гудкову важно было нравиться людям. Сегодня он чувствовал себя на высоте. Он сошёл с доски, подщелкнул ее с хвоста и, не глядя, поймал рукой. Дешево, но эффектно. Светофор только зажёг красный, и Гудков наслаждался вниманием ожидавших старта по обе стороны пешеходного перехода. Сам он неотрывно следил за обратным отсчётом, но всё же знал – они все смотрят: пристально, искоса, коротко поглядывают, с любопытством, может, с осуждением, но смотрят. Лонг – не самая обыденная штука для города; хоть и мегаполис, но всё же не Калифорния. К тому же доска была огромной и яркой, на неё нельзя было не смотреть. Но больше всего Гудков надеялся, что заметят его кеды – новенькие, до неприличия белые и непозволительно

дорогие. Гудков притопывал ногой в такт музыке, гремевшей из колонки в рюкзаке за плечами. Это раздражало, но главное – привлекало внимание. Хотелось, чтобы люди вокруг смотрели на него: красиво и хорошо одетого, неординарного, плюющего на чужое мнение. Позёрство? Ну и что? Они все спешат на работу, а он просто катит куда-то. Они завидуют этой лёгкости, пусть даже самим себе в этом не признаются. Он бы завидовал. И это нормально. И почему «бы»? Вчерашний он завидует тому Гудкову, который будет проживать сегодняшний и завтрашний дни. Два дня без подносов, дежурных улыбок и унизительного ожидания чаевых. Свобода?! Не совсем. Но что-то очень к ней близкое. Гудков отпустил доску, чуть протолкнул ее вперед, запрыгнул и затрясся на бугристой зебре, уклоняясь от встречных пешеходов. Он немного раздражал их, и это было приятно. В конце зебры – невысокий бордюр тротуара. Гудков приподнял передние колёса, но задняя подвеска ударилась о ступеньку, и он едва не грохнулся. Гудков забросил лонг на тротуар, вскочил и спешно поехал. Лицо заливала краска. Он чувствовал, как интерес людей вокруг обернулся насмешками и снисходительными улыбками. Их взгляды жгли в спину. Гудков толкался всё чаще и сильнее, пытаясь скорее сбежать от своего стыда, но лицо горело всю дорогу до парка.

Музыка раздражала. Улыбки прохожих стали казаться ядовитыми и высокомерными. Они не видели его унизительного падения, но всё же… Даже новые кеды не могли унять ощущения собственной никчёмности.

Олег был уже на площадке. Это была не спортплощадка – просторная асфальтированная плешь между павильонами и торговым центром. Каким-то чудом ее не превратили в паркинг.

Гудков подъехал к газону, закинул доску одной подвеской на бордюр и стал распаковывать рюкзак. Выложив колонку и воду на газон, он растянулся на траве и сунул рюкзак под голову. У Олега шло занятие, судя по всему, первое для его ученика. Зрелище так себе. Гудков сделал музыку погромче, прикрыл глаза и пригрелся на солнце. Легкое марево, мерный стук и дребезжание досок об асфальт переплелись в странную колыбельную и Гудкова стало клонить в сон. Засыпать он боялся. Первые весенние дни в парке хотелось проживать полностью, ни секунды не тратя на даже самое приятное забытье. Но и открывать глаза не хотелось.

– Подъем! – Олег стоял над ним, загородив солнце. Гудков сел, растёр лицо и взъерошил волосы. Он всё-таки заснул, и теперь тело била тихая дрожь.

Олег протянул руку, Гудков пожал её и после оперся и вытянул себя.

– Привет. Чёрт… Начнём?

– Не. Перекур.

Гудков рухнул обратно на траву.

– Надо бы размяться.

– Кто у тебя?

Гудков глянул на часы.

– Даня. В зелёном шлеме. Через пятнадцать минут.

– Аааа… Олли, – оба ухмыльнулись. – Ну, с ним сразу и разомнёшься.

– Да уж.

Гудков снова поднялся. Протянул спину, прокрутил стопы, разминая голеностоп.

– Хорош. Уже заметил.

– Класс?

Олег пожал плечами.

– Два дня нормальной катки, и им шандец. А так – классно.

Гудков покосился на раздолбанные кеды товарища.

– Они стоят раз в восемь дешевле и им уже год. А твои ещё приличные были, – поймал его взгляд Олег.

– В них уже стыдно ходить было.

Олег пожал плечами. Его кеды были разодраны наждаком в нечто бесформенное, и казалось, не рассыпались только благодаря вставленным шнуркам.

– Блин, я вот как ты не могу. Ученики, родители, бабы…

– Дело-то твоё, – примирительно улыбнулся Олег. – Кедосы классные.

Гудков завидовал Олегу – ему действительно было плевать,

кто и что о нём думает. Он был похож на беспризорника: рваные кеды, тонкие в ссадинах ноги, замызганные артезы на коленях, дурацкие короткие шорты и длинная бесформенная футболка с отрезанными рукавами. Всё это было чистым, и сам Олег был вполне чистоплотным. Издалека казалось, что он воняет, как вокзальный бомж. При этом катался он гораздо лучше Гудкова.

С площадки виделся вход в парк, поэтому Даню Гудков разглядел заранее. Мальчик шёл с сопровождающей, она несла его доску в руках. Набрал номер мальчика, ответила девушка.

– Дай трубку хозяину. И чего это мы доску в руках носим?

Заниматься с детьми Гудкову нравилось. Взрослые чаще были пресыщенными, хотели «научиться чему-то новому», чтобы «получать новые яркие эмоции». Нередко это были одинокие задроты от двадцати до сорока – обоих полов, – уставшие от своей незамеченности миром и брошенные. Первых Гудков презирал, вторых рассматривал как «еду». А с детьми было весело. Свежие и непосредственные, они не пытались ничего залечить или «приладить» давно отрезанную руку к телу, десятками лет обходившемуся без неё. Откровенно классных ребят приходило мало. Большинство были глупыми и раздражающе-капризными, другие слишком наглыми и невоспитанными. Но из-за нескольких хороших ребят можно было и потерпеть остальных. К тому же, найти общий язык можно было и с самым мерзким засранцем. Конечно, гавнюк не становился вдруг более приятным, нет – но хотя бы начинал слушать и слушаться. В такие моменты Гудков верил, что приложил руку к тому, чтобы они выросли хорошими людьми.

Даня катался плохо. Это было четвёртое занятие, а выглядело, как если бы он пришёл впервые. Но Гудков улыбался, подбадривал и хвалил парня за каждый маленький успех. Это раздражало обоих. Ведь на деле всё было хреново. Но оба молчали: Гудкову не хотелось расстраивать или даже терять ученика, Даня понимал, что его просто пытаются подбодрить, но не любил тратить время на капризы, и просто продолжал пытаться.

– Разверни ногу. Ведущую. Вот. Заднюю обратно разверни. Так. Супер. Теперь вес чуть на заднюю. Вес на неё! Теперь на переднюю. Заднюю опускаем и едем на одной ноге. Теперь толчок. Супер. Только не переноси вес на толчковую. И всё по кругу.

Даня едва держал равновесие. И ноги были слабоваты. Нужна была пауза.

– Как дела в школе?

Даня остановился.

– Нормально.

– Долго ещё до каникул?

– Через неделю.

– Куда поедете?

– Не знаю. Мама хочет на море. Папа в горы.

– То есть, у тебя два отпуска.

Мальчик пожал плечами.

– А ты куда хочешь?

– В Норвегию.

Гудков присвистнул.

– А там что?

– Там фьорды.

– Так с отцом туда и езжайте.

– Не. Он хочет в Австрию.

Подобные рассказы Гудкову давались сложно. От них тяжело было защититься. Они ненавязчиво затягивали в фантазии, уютные и несбыточные. И вот он уже грезит, как сам свалит куда-нибудь на шикарный курорт греть пузо на солнце, или в шикарном шале – ноги у камина. Но всё, что ему светило, горящая путёвка в какую-нибудь Турцию осенью и батареи центрального отопления на склоне в Кировске.

Иллюзий на этот счёт он не питал. Он был дипломированным инженером, работавшим официантом.

– Так, ладно. Перекур окончен. Давай теперь пивоты пробовать. Затягивай каску потуже.

– Это шлем, – в очередной раз, смеясь, поправил мальчик Гудкова.

– Да хоть пилотка. Подтягивай ремешок. Как делать, помнишь?

– Ага.

– Рассказывай.

Олег катался поодаль и подкатил к Гудкову.

– Пиндец!.. – сказал Гудков, когда Даня отошел подальше. – Такое ощущение, что ему мозжечок удалили. И ведь видно – старается.

Олег рассмеялся.

– А кукла ничего такая… – мечтательно вздохнул Гудков.

Олег хмыкнул. Оба смотрели вслед удаляющейся парочке – мальчик ехал на доске, женщина семенила рядом