Край непрощенных
Шрифт:
Под ногами хрустит стекло. Этот дом почти не пострадал, в него пока еще не попали, только близкие разрывы повыбивали все окна. Если не смотреть наружу, не слушать звуки ночного боя, то кажется, что ничего страшного не произошло, ну подумаешь - стекла. Но если выглянуть... После обстрела Цхинвал производит жуткое впечатление, как и абсолютно любое место, где объявился второй, самый страшный из Всадников Апокалипсиса - Война.
Четвертый этаж. В принципе, отсюда прекрасно все видно, насколько может быть видно ночью при яркой луне, в том числе соседний дом,
– Думаешь, они там?
– Негде им больше быть. Слишком точно отрабатывает 'их' артиллерия по ближайшим квадратам. Тот дом - единственная девятиэтажка, с которой видно все простреливаемые места. Корректировщик на крыше, готов спорить.
– Корректировщики могут сидеть на крыше и этого здания тоже.
– Их бы засек 'Филин'.
Степашка прильнул к окуляру ночного прицела, пытаясь отыскать в соседнем здании вражеских разведчиков. Сам Кирсан подобрался к окну, выходившему на соседнюю улицу, чтобы осмотреться, щелкнул кнопкой рации.
– 'Филин', я 'Ласка'. Обстановка возле нашей позиции?
– 'Ласка', без изменений, - сквозь треск помех донесся до разведчика голос снайпера, - но в соседнем квартале вижу активность противника. Взвод, а может, и два.
– Понял вас, продолжайте наблюдение.
Кирсан посмотрел на часы: в их распоряжении еще минут десять, ровно столько осталось лететь штурмовику.
– Степашка, что там?
– Думаю, я засек его. Восьмой этаж и крыша - по одному человеку. Или, может быть, только один, второй, на крыше, мерещится.
– Достать сможешь?
Напарник покачал головой:
– Невозможно, он в глубине комнаты.
Кирсан с сожалением вздохнул. Триста метров для степашкиного 'винтореза' - дистанция не предельная, но чтобы поразить цель на таком расстоянии, пуля, летящая со скоростью двести девяносто метров в секунду, должна быть выпущена под большим углом. 'Вал' и 'винторез' - отличное оружие, точное, убойное, бесшумное, но их главный минус - слишком крутая траектория пули. И сейчас вражеский наблюдатель, находясь пусть в радиусе поражения, но в глубине здания, фактически неуязвим: пуля попадет в стену выше окна. Жаль, у них нет обычной СВД с глушителем... Зато есть рация. И штурмовик на связи.
– Степашка, уходим, - скомандовал Кирсан.
Напарник подобному повороту удивился, это хорошо видно по его лицу, но ничего не сказал. Умение полагаться на командира и товарища без лишних вопросов - важное качество для солдата, особенно разведчика.
По-прежнему никем не обнаруженные, они покинули свой наблюдательный пункт и укрылись в доме через улицу.
– Говорит 'Ласка'. Передаю координаты для 'Коршуна'. Повторяю, говорит 'Ласка'. Передаю координаты для 'Коршуна', - сказал Кирсан, назвал точные координаты цели и добавил: - ориентир - два девятиэтажных здания особняком от других девятиэтажек. Цель -
Ждать пришлось недолго. Пилот сбросил бомбу очень точно - но не в тот дом.
– Идиот! Степашка, я как жопой чуял, что этот криворукий мудак может перепутать!! И он выбрал такую бомбу, чтобы весь дом грохнуть, кретина кусок!
Напарник, наблюдавший через окно, как дом, пробитый бомбой едва ли не до самого подвала, рассыпается от мощного взрыва на нижних этажах, заметил:
– Кир, пилот не виноват. Штурмовик прилетел не с той стороны, откуда ждали, и левым зданием для него было наше.
– Тьфу! Тогда я идиот! Надо было сказать, что цель - северное здание, не было бы непонятки...
Он передал уточнение координат, особо указал, что следует использовать менее разрушительный боеприпас, и проследил, как ракета попала в дом с вражеским корректировщиком на уровне девятого этажа. От взрыва, произошедшего в четырехстах с лишним метров, стены их укрытия заходили ходуном. Однако еще до того, как Кирсан смог воскликнуть 'Что за нахрен?', он проснулся.
– Проснись и пой! Или - восстань и сияй, как говорят пиндосы, - сказал Святой, перестав его тормошить, - нам двигать надо. Извиняй, если еще не выспался - но время против нас.
Кирсан сел на грязном матраце, на котором уснул без задних ног сразу после боя и выпитой водки, и огляделся. Он находился в подвале, где, кроме него, уснули тревожным, неспокойным сном другие жители теперь уже разрушенного селения. Темно, только зажигалка в руке Игната горит, да через оконца у самого потолка пробивается свет. Воздух душный, спертый.
Он взял свои - ну, теперь-то уж точно свои - разгрузку и винтовку, проверил, на месте ли штык-нож и оба пистолета, и поспешил выбраться наружу. На свежем воздухе уже сидел мрачный и растрепанный Макс.
– Как спалось, Mein Freund ?
– добродушно поинтересовался Святой.
– Драть тебя необструганным поленом!
– взорвался немец, - дерьмово спал! Ты это хотел услышать?! Что я дерьмово спал, потому что мне, как обычно, снились огнеметчики?! Сколько раз еще я должен сказать это, чтобы ты оставил эту тупую подначку?! Гребаный унтерменьш!!
– Не кипятись, дружище, а то язву заработаешь на почве депрессии, - ухмыльнулся Игнат.
Они покинули поселок, засыпанный, словно песком, прахом, в который превратились за ночь тысячи трупов, вместе с длинным потоком беженцев. Когда под ногами у Кирсана зачавкала болотная жижа, со стороны окутанной туманом деревни донеслись звуки стрельбы.
– Неужели опять?!
– Да нет, - махнул рукой Святой, - это идет 'дележ' оставшихся продуктов. Обычная картина в распавшейся общине, а иногда и в нераспавшейся.
Поели на ходу - гадкое печенье, затхлая вода. И вонь: то ли болото воняет, то ли одежда от грязи и крови.
Через час шлепанья по мертвому лесу Кирсан задал вопрос, который, если по уму, он должен был задать много раньше:
– Слушай, Игнат, а как ты в этой трясине ориентируешься? По деревьям, что ли?