Край Основания (Кризис Основания)
Шрифт:
— Не всерьез, хотя кое-что поклевал. Во всяком случае, если у вас есть вопросы, не рассчитывайте на меня как на эксперта.
— Как раз в связи с этим прыжком мне пришло в голову кое-что, смутившее меня. Можно разработать описание Вселенной, в которой гиперпространственные путешествия невозможны, и где скорость света является окончательной?
— Конечно.
— В этих условиях геометрия Вселенной такова, что нельзя совершить путешествие, только что проделанное нами, в меньшее время, чем этот путь прошел бы луч света. А если мы совершим его со скоростью света, наше представление о времени не совпадет с общим во Вселенной.
Надеюсь, по крайней мере.
— Не надейтесь получить от меня математические расчеты гиперпространственной теории. Могу сказать только, что если бы вы путешествовали со скоростью света в нормальном пространстве, время действительно опережалось бы на 3, 26 года с каждым парсеком, как вы и подсчитали. Так называемая релятивистская Вселенная, которую человечество понимало очень давно, еще в предыстории — хотя это уже по вашему ведомству — остается, и ее законы не были отменены. В наших гиперпространственных прыжках, однако, мы каким-то образом нарушаем эти условия. Здесь действует относительность, но правила другие. В Гиперпространстве Галактика — крошечный предмет, бесконечно малая точка, и релятивистских эффектов вообще нет.
В математических формулировках космологии для Галактики существует два символа: «Р» — для «релятивистской» Галактики, где скорость света является максимумом, и «Г» — для «гиперпространственной» Галактики, где скорость реально не изменяется. В гиперпространстве оценка всей скорости — нуль, и мы не двигались; относительно же самого пространства скорость бесконечна. Вряд ли я смогу объяснить лучше.
Все остальные расчеты теоретической физики оставим студентам. Больше чем уверен — студент попадет в капкан, и будет оставаться там, потея, пока кто-нибудь из старших не поможет ему выбраться. Я когда-то и сам чуть не пропал.
Пилорат некоторое время серьезно обдумывал услышанное, а потом спросил с некоторой растерянностью:
— А которая же Галактика настоящая?
— И та, и другая, в зависимости от того, что вы собираетесь делать.
Если вы вернетесь на Терминус, вы можете проехать по поверхности на каре, а через океан перелететь в самолете. В том и в другом случае условия различны, так что, который же Терминус настоящий — твердая поверхность или океан?
Пилорат кивнул.
— Аналогии всегда рискованны, — сказал он, — но я, скорее, приму их, чем стану напрягать разум, размышляя насчет гиперпространства. Я лучше сосредоточусь на том, что мы сделали и делаем сейчас.
— Рассматривайте произошедшее, — предложил Тревиз, — как первую остановку на пути к Земле.
И про себя подумал: «или на пути куда-нибудь еще».
— Ну, — сказал Тревиз, — я зря потратил день.
— Да? — Пилорат посмотрел на него из-за своего аккуратного каталога. — В каком смысле?
— Я не поверил компьютеру, и поэтому сравнил наше теперешнее положение с его расчетами. Разница незначительна. Заметной ошибки нет.
— Но ведь это хорошо, не так ли?
— Более чем хорошо, это невероятно. Я никогда не слышал ни о чем подобном. Я совершал прыжки и
Естественно, я не мог послать настоящий корабль — по недостатку опыта я запросто мог загнать его внутрь звезды. Ничего плохого я ни разу не сделал, конечно, но ошибка всегда была значительной. Ошибка бывает всегда, даже у специалистов. Она просто должна быть, потому что слишком много переменных.
Геометрия пространства слишком сложна, а гиперпространство включает в себя все ее сложности плюс и свои собственные, на понимание которых мы даже претендовать не можем. Вот поэтому мы идем шажочками вместо того, чтобы сделать один большой прыжок отсюда в Сейшел. Чем больше расстояние, тем больше ошибок.
— Но вы сказали, что этот компьютер не сделал ошибки.
— Компьютер сказал, что он не сделал ошибки. Я велел ему сравнить наше положение с расчетным. Он сказал, что оба положения идентичны в границах их измерения, и я подумал: а что, если он лжет?
До этих слов Пилорат держал свой каталог в руках, теперь он отложил его и выглядел потрясенным.
— Вы шутите? Компьютер не может лгать. Или вы думаете, что он неисправен?
— Нет, этого я не думал. Я подумал, что он солгал. Этот компьютер настолько совершенен, что я думал о нем как о человеке. Он достаточно человечен, чтобы гордиться — и, возможно, солгать. Я дал ему команду разработать путь через гиперпространство ближе к Сейшел-столице Союза Сейшел. Он это сделал и начертил курс в двадцать девять прыжков, что является высокомерием самого худшего сорта.
— Почему высокомерием?
— Ошибка в первом прыжке делает второй значительно менее определенным, а добавленная ошибка делает третий шатким и ненадежным, ну и так далее. Как вы рассчитаете сразу все двадцать девять прыжков? Ведь двадцать девятый может закончиться в любом месте Галактики, вообще где угодно. Поэтому я велел ему сделать только первый прыжок. Затем я решил проверить его, прежде чем выполнять второй.
— Осторожное продвижение, — горячо откликнулся профессор, — я одобряю!
— Да, но сделав первый шаг, компьютер мог почувствовать себя задетым моим недоверием? Может он, спасая свою гордость, сказал мне, что никакой ошибки вообще не было, когда я спросил его об этом. Он, сознавая собственное превосходство, не счел нужным признаваться в ошибке? Если так, можно считать, что у нас нет компьютера.
Длинное доброе лицо Пилората опечалилось.
— Что же мы можем сделать в этом случае, Голан?
— Мы можем сделать то, что сделал я — потратить зря день. Я проверил положение окружающих нас звезд самыми примитивными методами: телескопическим наблюдением, фотографией и ручным измерением. Эта работа заняла у меня целый день и ничего не дала.
— Я не совсем понимаю...
— Я обнаружил две чудовищные ошибки, но оказалось, что они в моих расчетах. Я сам ошибся. Я выправил расчеты и ввел их в компьютер, чтобы увидеть, придет ли он к тем же результатам. Он обработал их и оказалось, что мои цифры правильны, и что компьютер не может ошибаться. Вообще-то, компьютер может быть надменным, как сын Мула, но наш экземпляр еще более надменен.
Пилорат вздохнул.
— Ну, вот и хорошо.
— Да, конечно. Так что я позволил ему сделать остальные двадцать восемь прыжков.