Край вечной войны (сборник)

Левицкий Андрей Юрьевич

Девочка молча лежала на кровати поверх набитого травой тюфяка. Руки и ноги были затянуты широкими ремнями, а плечи острижены от шерсти и перебинтованы белой тканью.

Завидев Гррома, девочка-нео округлила глаза, оскалила зубы, задергалась, пытаясь освободиться. Не вышло. Ремни из турьей кожи держали крепко.

– Успокойся, это я тебя спас от рукокрыла.

Но девочка как будто не понимала слов Гррома, лишь скалила зубы и продолжала дергаться.

– Что с ней? – Грром поймал брата санитара, несущего ведро с чем-то вонючим.

– Пока неизвестно, похоже на шок.

Взрослый-то не каждый выдержит полет в лапах хищника, а потом еще и падение. Отец Филарет говорит, что это пройдет со временем.

Грром отпустил спешащего по делам санитара, бросил взгляд на испуганно озирающуюся нео и вышел из лазарета.

«Странная она какая-то», – подумал Грром.

Выйдя на улицу, нео отправился на кухню перекусить и проведать Слава.

Возле сложенного из песчаника здания кухни было как всегда жарко от горячих печей и людно от снующих взад и вперед работников. Пахло дымом и невообразимым смешением запахов разной еды.

Тучный кашевар Буртил здоровенным тесаком срезал мясо с целой турьей туши, подвешенной за ноги на крюке, вбитом прямо в стену кухни. Под мясом натекла лужа крови, вились мухи, а кишки лежали серой дурно пахнущей горкой.

– Доброго тебе дня, брат Буртил, – поприветствовал Грром.

– И тебе, юноша. Что нового в пустошах? Слышал, что без приключений не обошлось, – ответил кашевар, бросая кусок парной мякоти в таз. – А ты молодец.

Буртил улыбнулся, хитро подмигнул и добавил: – Жрать, поди, с дороги хочешь?

– Да, есть немного… – признался нео. – Как там Слав, справляется?

– Ну-у… – протянул неопределенно Буртил. – Сам посмотри.

Оставив кашевара с его мясом, нео вошел в тёмный «предбанник». Только переступил порог, как чуть не был сбит выскочившим навстречу пареньком с кипящей кастрюлей в руках. Грром еле успел отпрыгнуть в сторону, чтобы не быть ошпаренным. Буркнув себе под нос не то извинения, что чуть не облил кипящей водой вошедшего Гррома, не то проклятия в адрес шатающихся здесь без дела и мешающих работать нео, паренек выскочил на улицу вместе со своим котелком. Грром сделал в уме зарубку на досуге потолковать о манерах с наглым и мелким хомо.

Слав нашелся в дальней комнате, отведенной под кладовку. Парень чистил коренья.

– Здравствуй, брат. – Огромный лохматый нео обнял друга.

– Ой, отпусти, задушишь! – трепыхался Слав в могучих лапищах.

– Ну, как дела?

– Да-а… как сажа бела, – неопределенно махнул рукой Слав. – Корешки вот чищу. Хочешь помочь? – парень протянул коричневый клубень.

– Давай.

Нео уселся прямо на утоптанный земляной пол, достал из-за пояса длинный нож и стал аккуратно счищать жесткую кожицу с корнеплода. Когда-то древние люди называли эти клубни «картошкой», но с тех пор, как она мутировала, слово как-то забылось. «Клубни» да и всё тут.

Друзья работали молча, тишину нарушал лишь шелест лезвия ножа, тихий «шмяк» клубня, брошенного в ведро с водой, да пыхтение дюжего мутанта, ковыряющего клубни своим непомерным ножом.

Затянувшееся молчание нарушил нео:

– Что говорит лекарь насчет болезни?

– Воином мне не быть, – вяло улыбнулся

парень. – Хвала Максу, хожу мало-мальски, и то хлеб. На кухне работать буду, да и вообще, где придется. Где смогу…

Помолчали еще немного.

– Может, у маркитантов снадобье найдется? – неожиданно для себя вслух подумал Грром. Но Слав лишь пожал плечами и ничего не ответил.

* * *

Гром гремит, а на небе ни облачка, искры летят во все стороны, а молний нет. Пот ручьями катится по темной шерсти мутанта и мертвенно-бледной коже кио. Жаром пышет горнило. Грром длинными щипцами достает из углей раскаленный добела, потрескивающий кусок стали – заготовку меча. Укладывает на наковальню. С грохотом опускается массивный молот мутанта, летят искры. Резко позвякивает, будто поддакивая старшему собрату, правило – малый молот кио, показывая ученику, куда нужно бить.

Как учат на занятиях Братья, ремесло кузнеца – древнейшее изобретение человека. С давних пор, как первый человек, сотворив каменный нож, не удовлетворился остротой его лезвия, пошло то ремесло – приручать металл. Молодой нео не знал, что за существо «первый человек», но был согласен, что камень – неважнецкий материал для ножа или меча.

Грром не чувствовал груза забот и тяжести жизни, находясь в кузнице. Когда лицо горячит раскаленный воздух горнила, тихо шипят меха, раздувая угли, а руку тяжелит молот – все остальное отодвигается на второй план, становится незначительным. Молодой нео забывался за работой. Казалось, что утром только пришел в кузню, развел огонь, раскалил заготовку – и на тебе, уже вечер.

Соленый пот застит глаза, а запах гари забивает ноздри.

Молот раз за разом со звоном опускается на наковальню, высекая сноп искр из куска стали.

Пока еще бесформенная железяка станет добрым мечом, будет в куски рубить всякую нечисть, служа правому делу. Или, наоборот, попадет в руки лихим людям, нео, шамам или ррракши знает, кому еще. Но это и не важно. Важно то, что происходит здесь и сейчас. Важно расплавить кусок стали, некогда бывший частью ходячей машины, а потом победить и приручить непослушный металл, дюжину раз сплющивая, раскаляя и охлаждая в воде и масле, пока не свет не явится обоюдоострый клинок в полтора локтя длиной и почти в ладонь шириной. И судьба у него будет как у человека. То ли провисит всю жизнь в ножнах на стене знатного боярина, то ли день и ночь станет пить кровь поверженного врага, покоясь в сильной, властной руке воина.

Клинок, как человек или нео, рождается в муках. У каждого своя неповторимая судьба, жизнь, душа… И своя смерть.

– Молчалив ты стал в последнее время. – Вулкан поставил заготовку на ребро и принялся выстукивать самый кончик, придавая форму будущему острию. Грром, который теперь правил сломанную лопату на малой наковальне, отложил молот и пробойник для отверстий на верстак и молча уставился на кио.

– Тебя что-то мучает, не так ли? Мысли… – Кио вновь положил будущий меч плашмя и стал плющить острие, затем бросил заготовку в бочку с водой. Металл зашипел, как раненый рукокрыл, а в низкий потолок кузни ударила струя пара.