Край забытых богов
Шрифт:
Но вот не смогла… Как он там говорил, этот тихий вежливый мальчик? «Не можешь кричать от страсти — кричи от боли»?
— Что такое байята, Лоу?
Вампир, уже пододвинувший мне стул, словно в лучшем ресторане, и снимающий крышку с тарелки с едой, чуть дернулся, морщась.
— Забудь, Ларис, ладно? Он был не в себе, молол ерунду. Воздержание вампирам не свойственно, ты же знаешь. И, когда приходится так тормозить, сама уже видела, случается всякое. Кто в ступор по малолетству впадает, у кого мозги за языком не успевают.
— И все же?
— Есть вещи, про
— Правда? Только это меня собирались сечь тем кнутом, раз уж на большее не сгодилась. И ты думаешь, мне не стоит знать, что именно мечтает сделать со мной твой скромный вежливый друг?
— Мечтать он может о чем угодно. Один и в душе. А в жизни — сомневаюсь, что он когда либо пробовал. И еще больше сомневаюсь, что попробует.
Просто смотрю на него. Молча, но выжидательно.
— Байята — игра обезумевших Древних, — нехотя роняет Лоу. — Тьма, пришедшая с нами из Бездны и осевшая в душах.
«Игра»… Как у них все изящно. Изысканные вампирские игры.
— И в чем же суть… игры? Что такое «кнут для байяты»? Чем он отличается от всех прочих, не «игровых»?
— Он рассекает кожу с первого удара. Без особых усилий. Этого достаточно, чтоб мы закрыли тему?
— Нет. Я хочу знать, чем мне угрожали, а главное… почему? Я смысла не понимаю. Причины. Почему недополученную страсть тот же Каритинор захотел заменить страданием? Вы же эмоции пьете, так для чего?.. Если я хочу выпить сладкого, я не стану заменять его горьким.
Он вздыхает, сдаваясь:
— Ну хорошо, я попробую объяснить. Вот только вряд ли стоит об этом во время еды, — он кивает на мой остывающий завтрак.
— Почему? — светски удивляюсь я. — Мы же про еду… Ты правда думаешь, что если ты не расскажешь, я смогу выкинуть это из головы? — продолжаю уже серьезно.
— Ну, давай попробуем разобраться, — он берет себе стул, садится рядом. — Все началось… наверно… во времена Великого Голода. Эпидемии выкашивали людей, отсутствие еды косило вампиров… Собственно, все наши традиции разделенной еды — они оттуда. Если у тебя есть живой и здоровый человек — ты не можешь не предложить его гостю, возможно, твой гость голодает… Тогда многие голодали, и делиться было необходимо, это был вопрос выживания вида. Вот только одного человека я могу разделить с двумя, с тремя, с пятью, ну, максимум с шестью вампирами. А дальше он умирает, и в пищу уже не годен. А как насытить десятерых? И тогда появились игры.
— А меня в детстве учили с едой не играть, — не удержалась. Очень уж слово «игра» слух резало.
— А меня в детстве учили еду экономить, — невозмутимо парирует вампир. — И та же байята, при всей своей жестокости, этой экономии способствует. Помнишь цель: надо насытить десять голодных одним человеком?
Киваю. Сама напросилась.
— В чем процесс насыщения? Три составляющих: секс, кровь, эмоции. Секс может быть и друг с другом — это сохранит человеку силы. Крови надо брать минимум, чтоб на дольше хватило. А недостаток крови возместить переизбытком эмоций. И тогда возникает кнут. Чем сильнее боль — тем сильнее эмоциональное переживание.
— Но
— А разве ты ешь только вкусное? Цель — насыщение, а не удовольствие. Чем сильнее эмоция, тем больше она насыщает. Насыщает сильная страсть. Это сильнейшая эмоция со знаком плюс. И сильная боль — сильнейшая эмоция со знаком минус. Знаки разные, а энергетическая ценность — примерно одна. Но это если идти от нуля, от нейтрального состояния. А если заставлять чувствовать то максимальную боль, то максимальное наслаждение эмоциональная амплитуда увеличивается вдвое, насыщение идет быстрее. Ты понимаешь меня?
— Пытаюсь. Что это на практике?
— Кнут, идущий по кругу. Удар — сильнейшая боль и кровь, выступившая в месте рассеченной кожи. Нанесший удар слизывает кровь — лишь из той раны, что нанесена им, тем самым погружая человека в экстаз наслаждения и чуть заживляя рану. И передает кнут дальше. И снова боль — кровь — наслаждение…
— Голод — кончился. И уже давно.
— Привычка осталась. Жажда сильных эмоций — осталась. И безразличие к плюсу и минусу… Порой говорят, что байята — игра импотентов… Правда, тогда придется признать, что при дворе Владыки других не держат, — усмехается он. И тут же добавляет, — но этого я тебе не говорил…
— После этой «игры» выживают?
— Нет, — отрывисто бросает Лоу. И добавляет неохотно, — исключения — единичны.
— Ты в это играл?
— Нет, — столь же лаконичен.
— А… он? — нет, не тот, кто сказал эту гадость. Но тот, с кем мы коротали рассвет. — Он ведь знает многое про обращение с кнутом, верно?
— Анхен? — прекрасно понимает меня Лоу. — Да, он знает об этом немало, — подтверждает спокойно. — Ему ли не знать, у них были… весьма специфические компании. И он с трудом уходил от этого. Много лет. И я надеялся, что ушел… — Лоу вздыхает. — А Карит… я действительно не думаю, что он пробовал. Подозреваю, просто слышал. Бросил во злобе, оскорбился, что ты оттолкнула его. Крик уязвленного самолюбия, не больше.
— Ты давно его знаешь?
— Каритинора? Да нет, его к нам в компанию кто-то из девчонок привел. Сами потом к нему охладели, а он прижился… Не переживай из-за него, он того не стоит. И кнутом здесь махать никто не станет, я же сказал… Лучше послушай: я все собираюсь выкроить время, слетать еще раз к тем холмам, где рисунки наскальные. Хочешь, слетаем с тобой сегодня после полудня? Не совсем одни, правда, Фэра еще возьмем, пусть он там все на хорошую аппаратуру заснимет. Ты ведь не против Фэра?
— Ну, если он не впадет в кровавый ступор и не бросится на меня с кнутом…
— Только не Фэр, ты же знаешь, — улыбается Лоу. — Он никогда тебя не обидит.
— Да. Хорошо, давай. Наверно, действительно надо куда-то отсюда вырваться хоть на время. Проветриться. Я уже задыхаюсь от этой всеобщей жажды. Начинает казаться, что жизнь состоит исключительно из секса.
— Не исключительно. В ней много и других хороших вещей, — он приобнимает меня и целует в лобик. — Ну, тогда мне нужно бежать, чтоб до полудня со всем разобраться. А ты все-таки поешь, твоему организму это важно.