Край
Шрифт:
Она из жалости поцеловала в здоровую щеку, ласково провела ладонью по щетине и приказала приложить мясо снова, пока разогревается ужин.
Из комнаты пришла Ольга, чтобы попить воды. Увидела сидящего на табурете Тальберга с расплывшейся щекой и сняла наушники, впечатленная открывшимся видом.
– Пап, ты подрался?
– Хочешь мячик? – предложил он вместо ответа. – Новенький, только тряпочкой протереть. Жениху своему подаришь, он обрадуется.
Ольга с недоверием покосилась на пыльный шар.
– Да ну тебя, – отмахнулась она. – Нет у меня жениха.
– Угу, – буркнул он. – По вечерам с кем допоздна по дворам гуляешь?
– С
– Видал я издалека твою подругу на прошлой неделе. Особо не всматривался, но, кажется, она бреется.
Ольга смутилась, взяла брезгливо мяч двумя пальцами и ушла в ванную смывать пыль.
На следующий день Тальберг пришел в институт, прикрывая левую половину лица, на которой расплылся огромных размеров синяк – замороженное мясо не помогло. Чтобы никого не встретить по пути, вышел из дому на полчаса раньше и пошел пешком через злополучный парк. Приостановился на месте вчерашнего преступления, огляделся по сторонам, словно надеялся разглядеть, кто ему вчера засадил мячом. Ожидаемо, никого и ничего не заметил.
Саня, увидев лицо Тальберга, сначала сильно удивился, затем побледнел, а напоследок расхохотался.
– Посмейся еще, – обиделся Тальберг, укоризненно глядя уцелевшим глазом на весь спектр Саниных эмоций. – Заявление на выдачу премии отзову.
– Сейчас сосредоточусь, – Саня едва сдерживался. – Я обязательно смогу.
К счастью, он не стал расспрашивать, что это и откуда взялось.
Тальберг приступил к работе, но с заплывшим глазом почему-то не работалось. Он ощущал себя пиратом, раненным в бою при неудачной попытке взять торговое судно на абордаж. Для полноты ощущений только костыля не хватало.
Рассказал Сане, как вычислил вчера причину их неудач с оптическим концентратором и каким простым оказалось решение проблемы. О голубом свечении говорить пока не стал, до конца не переварив поступающую информацию – не нравилось ему, когда новости сыпались непрерывным потоком. Он как привык работать по принципу «тише едешь – дальше будешь». В противном случае, новые сведения не успевали укладываться в аккуратные штабельки среди извилин.
– Чем сегодня занимаемся? – спросил Саня.
– Не знаю, – Тальбергу сейчас ничего не хотелось. – Порежь на части последний кусок краенита для Самойлова.
– С концентратором не могу, пока мы его на одну раму с установкой не смонтируем.
– Режь по старинке, – разрешил Тальберг и откинулся на стуле, как бы между прочим прикрыв ладонью проблемную сторону лица.
Он смотрел на Саню, разрезающего краенит на одинаковые сантиметровые кубики, чтобы Самойлову было удобнее макать их в пробирки. В месте реза луч разрушал межатомные связи и краенит превращался в пыль, тонкой, едва заметной струйкой падающую на предусмотрительно подложенную бумажку. С бумажки пыль пересыпалась в коробочку и тоже бралась под учет.
Зрелище завораживало неторопливостью, и Тальберг быстро впал в полугипнотическое состояние, обычно возникающее, когда наблюдаешь, как в чужих руках спорится дело. Саня уже приловчился к маховикам, и линия реза получалась идеальной.
Тальберг подумал, что для промышленного использования нужно автоматизировать процесс передвижения луча, чтобы только кнопочки нажимать – «вкл.» и «выкл.» Тогда с установкой любой дурак справится.
Едва задремал, как на улице возник гам, будто кто-то под крики возмущенных граждан лез за деньгами вне очереди. Он проигнорировал мешающие звуки, но шум не прекращался и становился громче и назойливей. Не выдержал, пошел к ближайшему
Тальберг выглянул на улицу и увидел причину шума. Через дорогу от них стояли люди с плакатами, обращенными к институту. Со времен молодости зрение у Тальберга несколько упало, но он без труда прочитал надписи: «Прочь от Края грязные руки» и «Не лезьте к святому». Люди со злобными лицами вразнобой выкрикивали неразборчивые лозунги, по тону походившие на проклятия. Демонстрация явно предназначалась для института.
– Что за цирк?
– Ага, – подошел Саня, – добрались-таки.
Не успел Тальберг расспросить, кто «они» и куда добрались, как из приемной позвонила Наталья и сообщила, что вызывает Кольцов.
– Срочно, – повторила она таким тоном, что стало понятно – случилось что-то нехорошее.
Директор выглядел взъерошенным и от возбуждения яростно колотил чайной ложкой по кружке с кофе.
– Ты уже видел? – спросил он с порога.
– Это? – Тальберг показал на окно, откуда исходил шум, хотя и не такой громкий, как в лаборатории. Администрация позаботилась о себе и заменила деревянные рамы на пластиковые.
– Это! – Кольцов бросил ему газету.
Тальберг посмотрел на первую страницу – он никогда не покупал газет и старался их не читать для сохранности аппетита. Передовицу украшала фотография с официальной демонстрации установки. Он узнал свою спину, попавшую в кадр рядом с Кольцовым, толкающим речь с таким широко открытым ртом, что можно было пересчитать зубы.
– Неудачное фото, – согласился Тальберг. – Я вообще не поместился, одна только филейная часть виднеется.
– Да причем тут фотография? – скривился Кольцов. – Ты заголовки почитай.
Почитал. «Покушение на святое!», «Покарает их длань Господня» и «Грешники из НИИ».
– Не понимаю. Кто грешники?
– Ты, конечно, – сказал Кольцов. – Они не знают тебя по фамилии, потому что ее нигде не написали, зато везде есть мое лицо, – добавил он горестно.
Директор увидел непонимающее лицо Тальберга, догадался, что тот, как обычно, не в курсе событий, и пояснил, что краепоклонники и примкнувшие к ним индивидуумы возбудились от новостей о возможности порезать Край на куски и решили, что деятельность института по получению краенита нарушает структуру мироздания и является богохульной по природе, потому что «не человеком создано – не человеку разрушать». Образовалось целое общественное движение, требующее от НИИ «прекратить рушить опоры, на которых держится мир, пока их не настигла кара господня». Теперь со всей страны сюда съезжаются озабоченные высокодуховные граждане, чтобы донести гражданскую позицию до руководства института и добиться сворачивания работ по Краю.
– Короче говоря, – заключил Кольцов, – ты своей установкой оскорбил чувства верующих. А ты знаешь, как они оскорбляться умеют, им только повод дай.
– И что делать? – спросил Тальберг, почесывая затылок. Ему и в воображении не привиделось бы, что дело обернется подобным образом.
– Радоваться, что на фотографии только твой зад попал.
– Мы столько лет над Краем издевались, и все молчали… Почему сейчас?
– Измывались, но поделать ничего не могли, – пояснил Кольцов, – и это служило доказательством божественной природы Края, поэтому всех устраивало. А тут ты пришел и давай наглым образом на куски резать! Того и гляди, самого Бога ухватишь за бороду. Если у него борода есть, конечно.