Крайняя маза
Шрифт:
– Постучать кулаком по столу?
– Ну да. Вы же большой начальник.
– Я сегодня всех премирую.
– Я рада, что кому-то будет от меня хорошо. До свидания, милый.
25. Загонит по самые печенки
Положив трубку, Смирнов закурил (не дамский "Вог", а "Золотую Яву") и принялся обдумывать закончившийся разговор. Явных ляпов вроде не было. Смущало одно – неужели этот зубр криминальных лесов полезет в ловушку с расстегнутой ширинкой? Неужели не
Нет, не оставит. Не должен. Если оставит, то ему придется объясняться и ломать себе кайф. А как он уйдет от своей охраны? Его проблемы. Тем более, что ждать его будет Стылый, Стылый, с намазанными губами, в пеньюаре и ажурных колготках с очаровательным отверстием на заднице.
Телефон... Можно его запеленговать? Наверное, да. Но пусть об этом думает Стылый. Все это технические детали, пусть решает...
Наверху заходили.
"Маша? Давно не было ее слышно. Может сходить за солью? Или постучать шваброй по потолку? Нет. Никаких Маш, которые сегодня спят с тобой, а назавтра выходят замуж за товароведов. Надо звонить Стылому, и ехать с ним искать квартиру".
Стылый приехал через полчаса. Довольный, энергичный. Сказал, что все в ажуре – его ни в чем не подозревают. Подозревают Соболева. Считают, что он "скурвился". То есть переметнулся на сторону Джульетты. Тем более, что, как выяснил начальник Службы безопасности, она сегодня утром неожиданно переехала в другой отель. Покормив его бутербродами, Смирнов рассказал, на что он ловил и поймал Бориса Михайловича. Шура посмеялся, посматривая на усатую и мускулистую "наживку":
– Нет, мировое театральное искусство много потеряет, если я банально поковыряюсь у него в печени простым кухонным ножом. Прелагаю сыграть нашу драму на всю катушку. Давай, нарядим тебя в чулочки-носочки, подкрасим, и ты бросишься на грудь Бориса Михайловича прямо в прихожей. Клянусь, он умрет от страсти, то есть от страха – сердце у него слабое!
– Я думал тебя нарядить. Эффект будет большим, – Смирнов уже претила ситуация, в которую он попал. Минуту назад он в который раз вспомнил, как Стылый впервые попал в его квартиру. – И вообще, давай с этим кончать. Я чувствую себя по горло в дерьме. Особенно когда...
– Посмотришь на меня? Что, вспомнил прошлое?
– Да, вспомнил, – отвел глаза Смирнов.
– Знаешь, что я тебе скажу... – подумав, сказал Стылый. – Пройдет время, и ты поймешь, что ты – такой же, как я. Если бы ты не был таким же, как я, ты бы сразу меня убил. А ты не убил...
– Я – такой же, как ты? Да я не убил тебя из-за жалости! Стал раздумывать...
– А знаешь, почему ты стал раздумывать? Потому что Юлия Кирилловна раздумывает, когда смотрит на тебя. Если бы она не раздумывала, сейчас я лежал бы в той яме, в которой лежит Паша.
– Все люди раздумывают, когда смотрят друг на друга...
– Слушай, давай завязывать, а? Ты пойми,
– Ладно, давай завязывать, но я не такой же, как ты...
– Пока не такой. Я тоже был чистюлей, пока в механизм не попал. А потом пошло, поехало, другой жизни и не представляю. И ты привыкнешь. И вообще, нам надо вместе работать, в паре. Ты будешь сценаристом, а я специалистом. И через несколько лет плодотворного труда, клянусь, мы заработаем с тобой на личный кокосовый остров... Прикинь, мы лежим на теплом песочке, смотрим на личных длинноногих девочек и вспоминаем, как Москву от насекомых очищали...
– В личных гробах мы будем лежать через несколько лет... Если конечно не ляжем в них в ближайшие дни.
– Ну, зачем так мрачно... – Стылый вздохнул и, пройдясь взглядом по небогатому жилищу Смирнова, продолжил:
– Знаешь, пусть и в гробу, но через несколько лет. Не жить же на зарплату старшего научного сотрудника? Это неинтересно и унизительно.
– Да уж...
– А мы с тобой ощипали Пашу и осетринкой теперь закусываем. И живем, заметь, на всю катушку. Вон, сколько событий за последние дни было...
Мысли Смирнова унеслись в прошлое.
– Да уж... Раньше такого не было, вот только в штольнях заваливало, да в лавинах. И в маршрутах высокогорных ишачил. Каждый день два километра вверх по скалам. С трех тысяч на пять и обратно. В тайге клещей энцефалитных досыта кормил. Галок, чумных сурков с голодухи ел. Лаборанток глупых тискал, месторождения разведывал, запасы считал. Это разве жизнь?
– Ты в горах работал?
– Да... На Памире, Тянь-Шане, в Белуджистане. Если бы ты знал, как красивы горы, когда стоишь наверху, на самом верху. И каким высоким себя чувствуешь. И как вкусна на привале, в самой таежной гуще, банка кильки вприкуску с заплесневелым сухарем. Или на сопке среди стланика. Или на берегу ручья, выбивающегося из-под ледника...
– Ладно, кончай рефлексировать. От этого дела, как говорил один писатель, слизь в кишках заводится. Давай сделаем так. Сейчас поедем, найдем квартирку потише и чтобы сорваться можно было без затруднений...
– Ты думаешь, Борис Михайлович приедет не один?
– Факт. Дом обложат, это точно. Но мы их обманем. Кстати, нам надо решить, кто будет основным исполнителем...
– Я, конечно, – не раздумывая, ответил Смирнов. – Он – мой, как говорят в боевиках.
– Я понимаю твои чувства... – скептически посмотрел на него Стылый. – Но опыт, полученный в одной весьма известной снаружи организации, подсказывает мне, что должен идти я.