Кража в особо крупных чувствах
Шрифт:
– Договорились, – он сжал ее руку. – А пока ляг, полежи. Я скоро.
– Я не буду ложиться. Я буду ждать тебя так. Сидя.
– Хорошо, – вздохнул Петр.
– Ну вот, вы сами все видите.
Петр видел. Только не понимал – что.
– Какие есть варианты?
– Вариантов два, – резко заговорила доктор. – Первый – правильный с медицинской точки зрения. Девушка остается в больнице, мы ее переводим из реанимации, еще покапаем, понаблюдаем за тем, как восстанавливается организм. Но, с учетом ее психического состояния – будем держать на транквилизаторах. Буйство
– Понимаю. Второй вариант?
– Второй вариант вы озвучили сами. Вы ее забираете под свою ответственность, подписываете мне документы о самовольном уходе и предупреждении об ответственности. Сами за ней наблюдаете или организовываете наблюдение в домашних условиях. Если не справляетесь – привозите обратно в больницу. Для состояния ее психики в данный момент это, возможно, наилучший вариант – привычная обстановка и близкий человек рядом. Но я говорю – возможно. Что на самом деле лучше – решать вам. Раз вы муж. Будущий. Я… я вам советовать ничего не могу и не буду, – доктор вдруг вздохнула. – Дежурство было тяжелое, голова совсем не варит.
– Я все подпишу и заберу ее домой.
Эле выдали какие-то безразмерные, видавшие виды тапки. На ее плечи Петр накинул свою куртку. А у выхода на улицу подхватил Элю на руки и, повернувшись боком, плечом толкнул дверь. Элина обхватила его шею руками и уткнулась в нее лицом.
Все хорошо, родная. Мы едем домой.
– Эля, мы договариваемся так. Ты ложишься в эту постель и встаешь, только если тебе нужно сходить на кухню и взять еды, или если тебе надо в туалет. В остальное время ты лежишь в постели. Под одеялом. Вот второе, кстати. Лежишь, спишь, смотришь телевизор – вот пульт. Кушаешь тоже в постели. Я приеду вечером. Если я не обнаружу в постели крошек от еды – я буду очень разочарован.
– Хорошо, – Эля слабо улыбнулась. Казалось, что этот бурный всплеск в палате реанимации забрал у нее те немногие силы, что у нее были. И теперь Эля говорила тихо, движения ее замедлились.
– Все, раздевайся – и в постель. Тебе помочь?
– Я сама, – так же тихо ответила она.
Петр вздохнул. Нет уж, никаких «сама». После всего, что пережила Эля, она сейчас беспомощна, как ребенок. И с ней так и надо обращаться.
Петр отогнул угол одеяла на большой двуспальной кровати, а потом подошел к Элине, потянул вверх ее кофточку.
– Петя…
– Мой дом – мои правила. Раздевайся и в постель.
Она все же слишком ослабла. И позволила себя раздеть. Оставив на Эле только трусики, Петр уложил ее в постель. Укрыл одним одеялом, вторым. Принес из ванной махровый халат.
– Это тебе для походов за едой. Принести чего-нибудь? Давай, сделаю чаю? Хочешь, закажу пиццу?
Эля покачала головой. Петр видел, как у нее буквально на глазах соловеет взгляд.
– Ты уходишь?
– Да. Мне надо на службу.
– Ты вернешься? – ее голос постепенно превращался в едва слышное бормотание.
– Конечно.
– Во сколько?
– Вечером. В шесть или в семь.
Эля ничего не ответила. Неужели уже уснула? Или… или снова потеряла сознания?! Нет, этого не может быть. Не должно быть!
Петр присел на край кровати, наклонился.
– Эля…
– Я знала, что ты за мной
Петр какое-то время сидел и смотрел на спящую Элю, пока не подал голос его телефон. Петр вздрогнул, а Эля даже не проснулась. Он встал и быстро вышел из спальни, на ходу шёпотом отвечая Кораблеву.
Разговор с помощником был короткий. Петру и в самом деле надо ехать на службу. Но он медлил. Петр упустил вопрос телефона Эли. Точнее, вопрос отсутствия у Эли телефона. Ее смартфон Конищев уничтожил. И сейчас Эля останется без средства связи. Правда, она в квартире Петра, отдыхает и в полной безопасности, но все же…
Петр прошел в кабинет, взял со стола лист бумаги и задумался. А потом выдохнул – и быстро накатал Эле записку. Длинную, на половину листа. В ней он повторил то, о чем уже сказал ей – про еду, кровать и крошки. Добавил про обильное теплое питье. И еще добавил, что к семи обязательно будет дома, и чтобы она не волновалась. Крепко задумался над постскриптумом, но все же решил оставить эти слова не для бумаги, а для очного… признания.
Петр положил записку на вторую половину кровати, рядом со спящей Элей. Еще раз посмотрел на ее лицо – спокойное, безмятежное.
Все. Теперь и в самом деле можно выдохнуть.
– Мам, привет.
– Как Эля?
Петр даже не вздохнул. Если бы мама не задала этот вопрос – Петр бы удивился.
– Она пришла в сознание.
– Слава богу!
– Я забрал ее из больницы домой. Мам, посоветуй, пожалуйста, какую-нибудь частную клинику… Мне надо, чтобы за Элей наблюдал какой-то хороший врач. Чтобы раз в день приезжал, проверял ее состояние. Я после работы заеду, возьму этого врача и привезу домой, к Эле. Может быть, надо какие-то уколы, витамины, я не знаю, что. Мне в больнице доктор дала бумажку с рекомендациями! – спохватился Петр.
– Пришли мне фото этой бумажки и скажи, в котором часу ты готов встретить врача дома?
– Мам…
– Я все решу. Жду фото назначений и время.
– Спасибо, мам.
Варвара Глебовна Тихая только хмыкнула.
– Дело Ветрову передали.
– Фамилия знакомая, но… – нахмурил лоб Арсений. – Это кто? Вы его знаете?
– Знаю не очень хорошо. Но с очень хорошей стороны. Ветров Константин Игоревич.
– Погодите, погодите… Тот самый Ветров? Это который пастор Шлаг?
– Он самый. Ты, кстати, знаешь, почему его так называют?
– Нет. Расскажите.
– Расскажу. Уже после передачи дела.
– Он же, говорят, настоящий… этот… мастодонт.
– Ну, опыта ему не занимать. И послужной список безупречный.
– Дело наше в надежных руках, – воодушевился Арсений. – А расскажите все-таки быстренько, почему Ветрова называют пастор Шлаг.
– Обещаешь не ржать?
– Да пусть меня теперь всегда по отчеству называют!
Слово смешливый Арсений не сдержал. Так и застал их, ржущими до слез, солидный, поблескивающий очками Константин Игоревич Ветров. Впрочем, состоянием переданного ему дела остался доволен и даже выдал скудный комплимент. Поскольку был «пастор Шлаг» человеком очень уважаемым, а еще сильно старше и Петра, и Арсения и по возрасту, и по званию, похвала была принята не без удовольствия.