Кража в особо крупных чувствах
Шрифт:
– Несите одеяла, все, какие найдете, ставьте чайник. И нож мне, быстро!
Он опустил Элю на диван. Вокруг раздавались шаги, люди бегали, выполняли его поручения. Он же не слышал ничего, кроме шума собственной крови в ушах. И ничего и никого не видел, кроме Эли.
Пульс у нее есть, но очень слабый. Глаза закрыты, и попытка поднять веко ничего не принесла, глаз снова закрылся. Эля без сознания. Но самое страшное – это совершенно ледяные руки и ноги. И не только. Он засунул руку под тонкую кофточку, положил ладонь сначала на грудь, потом на живот.
– Нож, Петр Тихонович.
Он аккуратно перерезал веревки на ее руках и ногах. Рядом появились двое ребят с ворохами одеял в руках. Петр принялся кутать Элю в эти одеяла.
– Бесполезно, Петр Тихонович, – к ним подошел еще один парень из группы. – При таком переохлаждении нужна горячая ванна. Или электрическое одеяло. Внешний источник тепла, в общем. Я курсы скорой помощи заканчивал, – немного смущенно отозвался парень на взгляд Петра. – Ну и с батей на охоту ходил, замерзали часто. Но у нас одно средство было – костер, горячий чай и водка.
– Набирайте ванну, – скомандовал Петр. – И вытрясите из этих… из хозяев дома, нет ли у них электрического одеяла.
– Питья бы еще горячего, – добавил тот, который закачивал курсы, пока остальные снова бросились исполнять поручения. – Молока, например, подогретого. Или еще, знаете, можно влажными горячими полотенцами обложить, только их менять надо часто, как только остывать начнут.
– Давай полотенца, а то с ванной долгая история.
В двери влетел Арсений.
– Обещали быть через десять минут, у вызова максимальный приоритет. Летят, Петр Тихонович! – а потом замер, глядя на Элю, тяжело сглотнул и спросил: – Она… она живая?
– Пульс есть. Без сознания. Сильное переохлаждение, – Арсений шумно выдохнул, а Петр добавил: – Задержанные на тебе. Глаз не спускай.
– Есть.
Из ванной принесли несколько горячих влажных полотенец, Петр всех выгнал из гостиной, раздел безвольное тело Эли и укутал ее в едва терпимо горячие полотенца. Эля едва заметно дернулась и застонала.
– Я здесь, – зашептал Петр, наклоняясь к ней. – Эля, я здесь. – А потом разогнулся и крикнул: – Молоко горячее несите!
Напоить молоком Элю так и не удалось, лишь облили ее этим молоком, от чего она снова застонала, но так и не открыла глаза.
– Давайте еще горячих полотенец, эти остыли, – скомандовал Петр. И в этот момент, как райская музыка, за окнами дома завыла сирена скорой помощи.
Приехавшие медики коротко собрали анамнез, за предпринятые действия похвалили. И электрическое одеяло у них с собой было. Эле что-то вкололи, завернули в электрическое одеяло.
– Носилки!
– Я ее сам в машину отнесу.
Невысокий, но крепкий черноволосый доктор кивнул.
– Пойдемте.
И уже в тот момент, когда Петр осторожно опускал Элю на каталку, она вдруг открыла глаза.
– Ты пришел за мной, – едва слышно прошептали ее синюшние
– Да, я пришёл за тобой.
Она выдохнула – и снова закрыла глаза.
– Вы едете? – спросил Петра доктор. Петр отрицательно покачал головой, еще раз посмотрел на лежащую на каталке Элю – и тяжело спрыгнул двумя ногами из машины на землю.
Дверь за ним закрыли и, спустя несколько секунд, замигав голубыми огнями и взвыв сиреной, машина быстро выкатилась за ворота.
Эля в руках у профессионалов. И помочь Петр ей сейчас ничем не может. Сейчас – нет. Чуть позже он приедет в больницу. Но в данный момент ему нужно….
Нужно кое с чем разобраться. И кое с кем.
А если называть вещи своими именами – то необходимо как-то канализировать клокочущую в груди и с каждый вдохом набирающую все большую силу ярость.
Трое суток. Почти трое суток Эля сидела под землей, в тонкой кофточке и джинсах, со связанными руками и заклеенным ртом, когда на улице вот-вот наступит зима.
Они сидела и замерзала, а он пил горячий чай и кушал пиццу. Она сидела и замерзала, а он спал в теплой постели. Она лежала там уже без сознания, в той позе, в какой он ее нашел – завалившись на бок на каком-то деревянном топчане – а он изучал окурок и решал – ее это окурок или нет. А до этого мирно и культурно беседовал с человеком, который все это с Элей и сотворил.
Петр резко развернулся и пошёл к дому.
Конищев и его подруга стояли в гостиной, в сопровождении двух автоматчиков.
Вокруг валялись полотенца и одеяла, на столике так и стоял поднос с не выпитым кофе, на диване темнели пятна от воды.
Петр медленно подходил к стоящей у дальней стены паре. По дороге отпнул ногой одно полотенце, потом другое.
Трое суток. Трое суток в холодном погребе.
– Петр Тихонович! – на последнем метре между Петром и Конищевым, как будто из-под земли, появился Арсений. – Петр Тихонович, я прошу вас, не надо! Не марайтесь. Не надо!
Исчерпав все слова, Арсений уперся двумя ладонями Петр в грудь. Петр остановился.
– Она умирала в нескольких метрах от тебя. Замерзала насмерть. Медленно умирала. Я еще могу понять, когда из-за корысти или в пылу ссоры можно убить даже собственного дядю, – Петр с хрипом выдохнул. – Но как ты мог есть, пить, спать, зная, что паре десятков метров от тебя медленно замерзает насмерть человек?! Это как?!
– Уводите их! – заорал Арсений автоматчиками, когда Петр рванулся вперед. – В машину уводите!
Глава 10
Петр не успел достать до Конищева, в сухощавом Арсении оказалось на удивление много сил. А потом автоматчики и в самом деле увели Конищева и его подругу, и Петр с Арсением остались в разгромленной после обыска и отогревания Эли гостиной вдвоем.
Тишина наступила оглушительная. Петр слышал только свое тяжелое надсадное дыхание.
– Все-все-все… – хрипло и тихо проговорил Арсений, в нарушение всякой субординации похлопав Петра по плечу. – Ну, правда же, все.