Кречет. Книга I
Шрифт:
– Люди соли , – произнес он на отличном английском. – Вы пришли к нам с лживыми сердцами и пагубными намерениями…
– Не правда! – перебил его Жиль. – Мы пришли к вам с миром и со словами дружбы от имени великого вождя, что командует американской армией.
– Слова дружбы из уст врага не могут не быть лживыми! Мы заключили договор с нашими братьями – Красными Мундирами. Мы не можем говорить о мире с людьми побережья, их врагами!
Рядом с Жилем раздался странный треск – что-то вроде звука, издаваемого трещоткой. Это Тим попытался сардонически рассмеяться.
– Ты, Хиакин, Великий
Синеватые губы Хиакина растянулись в презрительной улыбке.
– Взять в плен ребенка, думающего, что он мужчина, – дело легкое, но еще легче пленить его юное неискушенное сердце. Тогда двойное лицо лазутчика без труда наденет улыбку дружбы, чтобы пробраться к нашему Костру совета. Но нельзя обмануть Хиакина! Как ты сам сейчас сказал, он повинуется лишь Великому Духу… и Великий Дух хочет крови тех, что осмелился убить его любимого вестника, большую белую птицу, летевшую ко мне. Теперь я, Хиакин, говорю: завтра, когда солнце встанет со своего сумрачного ложа, вы, люди соли, медленно войдете в царство смерти, так, как это подобает воинам, за которых себя выдаете!
В холодных глазах Жиля мелькнула насмешка. Он в упор посмотрел на колдуна.
– Твои доводы никуда не годятся. Лицо Медведя! Что же касается слова «воин», то, похоже, ты плохо понимаешь его значение. Законы войны благородны, но тебе они неведомы, раз ты не уважаешь даже посланников! С помощью моего Бога, рядом с которым твой Великий Дух всего лишь подмастерье, я смогу показать тебе, как умирает солдат короля Франции. Ты увидишь…
Он внезапно осекся, задохнувшись. Индейская деревня, бурная река, шумящая поблизости, очертания гор, даже стена жестоких глаз, стоявшая между ним и жизнью, – все исчезло для Жиля, будто по мановению волшебной палочки… Рядом с Хиакином стояла, явившись из ночи, словно новый день, юная женщина сказочной красоты.
Жиль даже и представить себе не мог, что подобная красота существует…
Она была прекрасна: высокая, изящная, грациозная, с лицом, будто выплывшим из его юношеских грез, озаренным огромными глазами необычайного золотистого цвета. Опушенные густыми ресницами, глаза сверкали подобно двум озерам светлого золота, подчеркивая теплый оттенок кожи и кровавый цветок губ, немного полноватых, приоткрывающих в надменной улыбке ослепительно белые зубы. Она казалась воплощением чувственности. Белое платье, украшенное гирляндами черных и зеленых листьев, облегало ее тело, как нарисованное. Оно походило на намокшую ткань, на вторую кожу, бесстыдно выставляющую напоказ длинные стройные бедра, нежную тень в месте их соединения и дерзкое
Она молча разглядывала пленника, пожиравшего ее глазами. Это длилось лишь мгновение.
Желание, которое она прочла на вдруг постаревшем лице Жиля, было столь явственным, что ее скулы окрасились теплым румянцем, и она как бы нехотя отвела глаза.
– Зачем так торопиться, Хиакин? – также по-английски спросила она. – Эти люди совершили тяжкий проступок, но они хотели встретиться с Сагоеватой. Ты мог бы, по крайней мере, подождать его возвращения, чтобы предать их смерти… или же ты позабыл о том, что ты не вождь?
Голос ее был низким, торжественным, с горловыми переливами, придававшими ему странное очарование, но слова ее прозвучали насмешкой.
– Я – единственный, кто может распоряжаться в его отсутствие! – парировал Хиакин. – Так провозгласил сам Сагоевата! А ты, Ситапаноки, его возлюбленная супруга, ты должна знать это лучше, чем кто-либо. Кроме того, бледнолицые убили птицу, удар которой подобен молнии… Никто здесь не поймет, почему их не предали смерти так скоро, как это позволяют наши обычаи.
Белые зубы прекрасной индианки сверкнули в короткой ироничной улыбке.
– Они бы все поняли, если бы ты объяснил им, Хиакин! Они верят каждому слову, что падает из твоего рта… потому что думают, будто твоими устами говорит Великий Дух… даже если это и не так! Мне же, во всяком случае, не нужен Великий Дух, чтобы предсказать тебе: мой доблестный супруг не будет доволен, найдя лишь сгоревшие кости вместо посланников…
– Твой доблестный супруг имеет склонность слушать медовые речи своих врагов и потому слаб. Лучше будет, если эти двое умрут. И я не боюсь его гнева! Возвращайся в свой вигвам, женщина! Завтра, если пожелаешь, ты сможешь насладиться зрелищем их казни вместе с другими скво.
Ее глаза, в которых будто кипело жидкое золото, вдруг осветились вспышкой гнева.
– Я не такая скво, как другие, Хиакин! И я не позволю тебе забыть об этом. Этот человек – француз, а когда-то давно узы дружбы соединяли его предков с моими, пока ирокезы не истребили их. К тому же он привел к нам Играка! Если они умрут завтра, то мой супруг услышит мой голос, такой же громкий, как и твой, а может быть, и еще громче!
Человек с лицом, как медвежья морда, и женщина с глазами, подобными солнцу, будто вступили в поединок. И хотя оба сохраняли достоинство, их ненависть друг к другу была почти осязаемой.
Это было похоже на извечное противостояние сил света и власти тьмы, ангела и демона… но у этого ангела было тело, воспламенявшее кровь Жиля. Бессознательно, словно пойманный волк, он натягивал связывавшие его ремни в невольном порыве, влекущем его к этой женщине, а она с грациозным движением плеч, выражающим презрение, удалилась своей покачивающейся походкой и исчезла в хижине вождя. Громкий голос Хиакина настиг ее, однако, до того, как за ней опустилась кожаная занавесь:
– И все же он умрет, так же как и его спутник, потому, что этого требует Великий Дух и потому что я, Хиакин, так хочу…