Кремень и кость

Лундберг Евгений

( примечание к рис. )

— Ответит племя! — сказал Коренастый Как Дуб.

— Разве может человек, почти юноша, сам, не обладая чрезвычайной силой, делать то, что делал Косоглазый? — упорно твердил старейший из старейшин.

Его поняли и поддержали. Не должен человек жить по-своему. Не должно ему все удаваться. Не должен юный раздавать одноплеменникам добычу, точно сильнейший в племени. К тому же сочувствие и интерес к Косоглазому со стороны окружающих тоже казались опасными старикам.

Старый

Крючок подошел к хижине Косоглазого в числе последних. Угрюмо было его лицо, закрытое космами серых волос. Но втайне он торжествовал. Судя по количеству собравшихся, Косоглазый опять натворил каких-то дел. А он, Крючок, даже не знает, каких! Новая волна гнева помутила его рассудок. Тут и Рысьи Меха. Светловолосые, как всегда, не сводят глаз с Косоглазого. Вот еще зрелые люди, юноши, подростки. Взгляды блуждают, точно люди напились осенней браги. Косоглазый околдовал их этой пестрой цаплей и зельями, которые нес давеча за поясом.

Старый Крючок хотел объяснить старцам, что его раздражает в этом сборище, но лица их и без того насупились. То, что должно было случиться, нарастало с каждым часом.

— Отдай рыбу! Она — жертвенная! Ты поймал ее в непоказанный час, — сказал Коренастый Как Дуб. Ума у этого старика было — еще меньше, чем у Старого Крючка, но он не знал колебаний и был очень силен.

Старики спокойно, точно у них было готовое решение, притиснулись к тесной хижине. Косоглазому пришлось отступить в глубь ее. Веселые глаза его по-прежнему открыто и ясно глядели навстречу входящим. Но когда Старый Крючок стал рьяно засыпать землею огонь в очаге, когда один из стариков подобрал с пола рыболовную снасть, другой перекинул через плечо потерявшее блеск оперение цапли, третий протянул руку к копью и дротикам, — лицо Косоглазого помертвело. Ему показалось, что злой паводок уносит его куда-то далеко от родного племени и остались возле него только едкий дым полузасыпанного землею очага да страшные старческие лица. Старики врастали в землю, точно корявые деревья; они вырывали из рук Косоглазого радость новых краев, сочувствие племени, Мамонтовы бивни, завтрашнее утро, которое должно было быть лучше сегодняшнего.

И вдруг легкое свободное решение — отдать им добычу, сохранив за собой дни свои и свободу — возвратило Косоглазому спокойствие.

Он почтительно подтолкнул стариков к выходу из хижины и твердо сказал: — Берите все.

— Мы уже взяли, — сказал Коренастый. — А теперь мы возьмем тебя самого.

Светловолосые юноши были на стороне Косоглазого. Но противоречить старшим не приходилось. И они отодвинулись к задним рядам толпы, чтобы Старый Крючок, знал их дружбу с Косоглазым, не приказал именно им вязать пленника и вести его к крепкой, обложенной стволами деревьев, нежилой хижине, что стояла невдалеке от пещеры.

Охотник в рысьих мехах мог дерзнуть на большее. Он выступил вперед и, подчеркивая свою почтительность к руководителям племени, сказал:

— Косоглазый юноша не сделал зла племени. Он нашел место, где спят в земле мамонты. Косоглазый покажет путь. Он — смелый охотник, и племени на пользу его смелость. А вам, старейшины, он принес дары, и вы приняли эти дары — я вижу их у вас в руках.

— Он не для нас, а для себя принес, — вразумительно сказал Коренастый. — Он нам ничего не дал, мы взяли сами. Ты видел.

— Он думает, что все может сам! — запальчиво закричал Старый Крючок.

— Мамонтовы бивни найдены негодным человеком и не могут принести удачи племени, — ревниво сказали остальные старики. — Мы запрещаем вам итти за ними. Всякий, кто пойдет по

следам этого негодного охотника, окончит жизнь так же, как и он.

IV. Ночная стража

Медленно и неохотно собирались к пещере мужчины, юноши и женщины медвежьего племени. Они старательно обходили хижину, в которую был заключен Косоглазый. Около хижины толпились лишь немногие. Здесь были ближайшие к старейшинам люди, которым поручено было смотреть за порядком. Были завистники и неудачники, которых, так же как и старейшин, Косоглазый задевал уже одним тем, что весело и свободно жил на свете. Были еще охотники, унаследовавшие от прежних времен склонность к убийству, и охотники, лишенные разума и воли, которым больше нравилось жить по указке, чем по-своему. Среди же остальных соплеменников решение старцев вызвало глухое сопротивление.

— Косоглазый ничего не украл у племени. Племени всегда была от него прибыль.

— И обычая не нарушил. Часть добычи отдавал старейшинам, часть товарищам по охоте, часть женщинам. Прислушиваясь к этим речам, сверстники Косоглазого и совсем молодые, еще бесправные охотники смелели с каждым часом.

— Если бы старики не связали Косоглазого, он бы вел уже нас к мамонтовой пещере.

— Пока нечестивец жив, — ответили старики, — всякий, кто нарушит запрет, будет казнен смертью. А со временем племя и старейшины сами решат, как поступить.

— Смотри, — сказал Рысьи Меха ближайшим, — уже вынуты из кладовых и делятся между призванными запасы племени. Старики хитры — не обойдут никого, заставят молчать нас.

Действительно, вереница молодых охотников скрылась в дальних, нежилых переходах пещеры. Другие хмурыми группами уходили вверх по течению реки за свежим мясом. Племя знало, что, как всегда, польется рекою хмельная брага. Жадность к браге, предчувствие опьянения уже оттесняли в сознании многих заботу о Косоглазом.

Стража безостановочно и уныло била в барабаны — в выжженные внутри дуплистые куски дерева.

— Где светловолосые? — спрашивал Старый Крючок, то-и-дело возвращаясь к хижине.

— Ушли с другими охотниками.

— Где Тот Другой, что с Косоглазым?

— Тоже ушел.

— Где женщины Косоглазого? — Оплакивают Косоглазого в своих хижинах. Старый Крючок никому не верил и все хотел увидеть сам. Но увидав, через мгновенье снова сомневался в виденном и шел проверять и других и себя. Во всех делах, касавшихся Косоглазого, и раньше, когда он буйствовал на воле, и теперь, когда ждал смерти, была какая-то нелепица. Связь между событиями ускользала от старческого сознания. Нелепица утомляла его, как болезнь. И ненависть не только к Косоглазому, к сверстникам его, к Рысьим Мехам, к страже, ко всему на свете затемнила его сознание, и от того стал он непереносим всем, даже старейшинам.

Старый Крючок жаловался:

— Стража плохо стережет. Ее околдовал Косоглазый.

— Иди, смотри сам…

Крючок плелся к хижине и заводил беседу с караульными.

Солнце палило. По каменистым террасам проходили озабоченные женщины. Двое молодых охотников спали под гигантским буком, не выпуская из крепко сжатых рук оружия. Дым древнего костра не шел столбом к небу, а стлался по земле, разнося по становищу запах подгорающей шерсти и мяса. Из хижины не доносилось ни звука. Женщины принесли для осужденного немного рыбы и браги. Старый Крючок отослал брагу старейшинам, а рыбу собственноручно кинул Косоглазому. Косоглазый сидел на корточках в углу хижины и, тихо мурлыча, раскачивался в такт заунывной полупесне-полурассказу о собственных бедствиях.