Кремль 2222. Царицыно
Шрифт:
– Из кожи рукокрылов пошита, – похвастался Степаныч, будто я мог это оценить.
Итак, к загадочным крысособакам добавились не менее загадочные рукокрылы.
Пейзаж, по которому катила телега, не очень напоминал пасторальный, пусть вдалеке и виднелись обработанные пашни. Местность всё больше напоминала лунные кратеры: безжизненные и чужие. Смущало большое количество развалин. Тут явно хорошенько отбомбились в прошлом. М-да, много чудного произошло за тот год, что я провёл во сне. Или… Страшная догадка кольнула мозг.
– Степаныч, – кликнул я.
– Ась? –
– Извини за глупый вопрос: а год какой на дворе?
От услышанного меня кинуло в жар. Если Степаныч не врал (а зачем ему это делать?), выходило, что я оказался в далёком будущем, провалявшись в анабиозе целых два столетия.
Вот уж попал, так попал! Тут в мозг вонзилась занозой ещё одна мысль: если я провалялся в этом искусственном сне двести лет, вдруг это время даст о себе знать, и меня вмиг превратит в дряхлого старикана, а то и вовсе в горстку пыли?
Хотя, стоп! Не надо нервничать. Пока что никаких признаков старения не наблюдается. Более того, ощущаю себя просто великолепно: полон энергии и сил. Ещё и голод раза в два усилился. Будто не в будущее попал, а наоборот, в себя восемнадцатилетнего пацана вернулся. Когда на срочку призвали, такой же был: на месте не сидится и постоянно хочется есть. А если уж совсем точно: не есть, а жрать!
– Я тебя прям на дороге подобрал, – ни с того ни с сего заговорил Степаныч. – Вижу, аккурат поперёк неё ты валяешься. Сначала думал, что это мне засаду устроили, хотел быстро объехать, а потом остановился, пожалел. Чай не животное, а человек. Хотя, и животину тоже жалко. Особенно такого, как мой Забияка, – он ласково уставился на круп зверюги, что волокла телегу, и тут мне стало ясно: то, что я принял за лошадь, на самом деле было совершенно иным животным. Смесь коня с крокодилом!
Не верилось, что эта зверюга может вполне флегматично тащить за собой телегу. Скорее у неё другое призвание – быть боевым конём. А что – когда Забияка обернул в нашу сторону голову и приоткрыл пасть, я сразу понял, что с ним игры плохи. Зубы как у пираньи, если тяпнет ими, к примеру, за руку, то считай сразу, что руки у тебя нет. Или ноги. В общем, что под укус подвернётся.
Разглядывание диковинного зверя, помогло снизить шок от неприятного известия. Итак, я в далёком будущем. Судя по руинам, привычному миру наступил конец. Была война, общество в своём развитии отбросило назад. Ну, и дальше, как полагается: всякого рода мутанты: животные (крысособаки, рукокрылы и этот самый Забияка) и, скорее всего, люди (воинственные «обезьяны», типы в лохмотьях).
Не знаю, какая нынче политическая обстановка, может, вообще, кроме Москвы больше ничего не осталось, однако люди – существа социальные. Обязательно должны быть некие административные центры и отдельные индивидуумы, обладающие расширенными полномочиями.
Степаныч обмолвился про бояр и воеводу. Я сначала принял это за расхожее выражение, а сейчас сообразил: есть тут и бояре, и воевода, а то, глядишь, и целый князь найдётся. Может и не один. И каждый норовит на себя перетянуть одеяло.
А мне предстоит каким-то образом вжиться в этот мир, приняв его правила игры. Но прежде надо продолжить аккуратный расспрос Степаныча. Он почему-то не выказывает даже подобия подозрений и спокойно отвечает на вопросы. Видимо верит «легенде», что у меня после удара в башке помутилось. Прекрасно. Следующую порцию информации выужу под тем же соусом.
– А куда мы едем, Степаныч?
– В Царицыно, – с прежней ленцой ответил тот. – Или тебе не по пути?
– Да я и сам не знаю, – пожал плечами я.
– Чего так?! – изумился он.
– Да ты только не удивляйся!
– И не собираюсь. Я много чего на свете повидал. Чтоб меня удивить, тебе надо из кожи вылезть. И то не факт, что варежку раскрою.
– У меня амнезия.
– Чего? – открыл рот Степаныч.
– А говорил, что не удивишься, – не преминул подколоть я.
– Сказать-то чего хотел? Какая ещё мнезия у тебя, – не стал обижаться Степаныч.
– Это такая штука… В общем, провалы в памяти. Что-то помню, что-то нет. Паршивей всего, что не помню, кто я и откуда.
– Что, и имя из головы вылетело?
– Имя… Нет, его я не забыл. Игорем меня зовут. А подробностей не помню.
– Бывает, – не стал вдаваться в подробности собеседник. – Со мной ещё хуже история приключилась. Я как-то раз медовухи перепил, неделю потом очухивался и вспоминал, как меня зовут. Потом прошло, память вернулась. И с тобой то же будет, не переживай, паря. Если что, покуда у меня поживёшь.
– Оно, конечно, спасибо тебе большое, Степаныч, только мне расплачиваться нечем, – признался я.
– А ты уже почитай со мной расплатился, – заявил он. – Я когда тебя подобрал, увидел, что с тобой рядышком меч дампа лежит. Их оружие ни с чьим другим не перепутаешь. А потом и самих дампов углядел, всю семёрку… Ты их положил?
– Не один. Помогли мне, – не стал темнить я.
– Не важно. Ты хорошее дело для меня и всего общества сделал – ублюдков дамповских покрошил, и я должен в ответ что-то полезное сотворить. Добро добром возвращается, – с видом философа изрёк он.
– Не всегда, Степаныч, – сказал я, вспомнив предательство жены и странный поступок Данары.
– Это уж на кого нарвёшься, – согласился он. – Но мы, в Царицыно, добро помним. Не сомневайся.
– А жена что твоя скажет, когда ты с гостем незваным в дом завалишься?
– Нет у меня хозяйки. Три года уже как преставилась.
– Извини, Степаныч.
– Брось извиняться! Ты ж не знал!
Какое-то время мы ехали в тишине, если не считать скрипа колёс и странных звуков, издаваемых Забиякой. Он постоянно клацал зубами, охотясь на докучливую мошкару и не то ржал, не то фыркал, однако вполне покладисто волок телегу и, похоже, знал, куда везти. Степанычу не приходилось править.