Кремль 2222. Край вечной войны (сборник)
Шрифт:
Закрываю глаза. Внезапно в мою умиротворенную реальность врывается человек. Он пытается прорваться сквозь окутавший меня молчаливый кокон. Хлопает по щекам, заставляет открыть глаза и что-то орет, но я не слышу звуков.
Человек делает мне укол в шею, зажимает куском ткани пулевые отверстия на моей груди и снова настойчиво твердит одно и то же. Его слова пробиваются сквозь тишину:
– Не отключайся! Слышишь? Не закрывай глаза! Смотри на меня! Смотри! Ты слышишь?
– Да…
– Вот молодец! Говори со мной. Не молчи.
Наверное, начинает действовать укол,
Голени… Они в огне! Как будто их облили бензином и подожгли. Пытаюсь крикнуть, но не могу – нет сил.
Мои страдания вызывают счастливую улыбку на лице неизвестного. Вернее, кажется, я уже видел его, но не могу вспомнить где…
Незнакомец радостно подмигивает мне:
– Раз чувствуешь боль, значит, еще живой. Ты только не отключайся. Говори. Рассказывай что-нибудь.
– Что? – говорить трудно.
Мне хочется вернуться назад – в тишину. Провалиться еще глубже в забытьё, туда, где нет ни боли, ни этого назойливого незнакомца. Но он не собирается отпускать меня.
– Расскажи, как вы с ним, – кивок на Карла, – подбили робота.
– Мы подбили? Не помню…
– А что помнишь? Говори, не молчи! Не мог же ты абсолютно все забыть!
Он прав. Есть вещи, которые не забудешь никогда.
И я начинаю говорить. Или бредить? Мне вдруг кажется, что никакого незнакомца нет. Я один живой среди мертвых ребят. Хотя живой ли? С такими ранами на груди не живут. Да и ноги… С ними явно что-то не то…
Наверное, у меня агония. Говорят, перед смертью люди вспоминают свою жизнь. Вот и меня вдруг со страшной силой потянуло на воспоминания…
Город притих в ожидании беды. Дома и улицы, посвежевшие после утреннего дождя, выглядели непривычно пустынными. Тишина давила на уши сильнее звука реактивного двигателя.
Из-за купола древней церкви выглянуло солнышко. А через мгновение рядом с привычным светилом возник еще один яркий шар. Он начал разрастаться, заполняя все вокруг своим неестественно белым сиянием, обволакивая улицы нестерпимым жаром.
Задымилась церковь. Ее купола просели и растеклись расплавленным металлом, словно мороженое, оставленное ребенком на солнце.
Вслед за вспышкой последовал удар. Взрывная волна, подобно своей океанской сестре, побежала по притихшему городу, сметая по пути панельные дома и кирпичные новостройки, как будто это были песчаные замки, построенные малышами на берегу…
…Этот сон снился мне каждую ночь, хотя, на самом деле, я не видел ядерных взрывов вживую. Во время ракетно-ядерного удара мы с матерью и сестренкой находились далеко от Москвы – в бомбоубежище города Ярославль. И все же, стоило голове коснуться подушки, как перед глазами снова и снова вставала оплывающая, как мороженое, церковь…
…Меня мобилизовали прямо из бомбоубежища. Потери первых месяцев Войны оказались невероятными. Фронту требовались все новые и новые жертвы. Мать ругалась с военкомом, кричала, что мне только что исполнилось шестнадцать. Говорила,
Я очень хорошо запомнил, как дверь бомбоубежища с тихим всхлипом захлопнулась за нашими спинами, отрезая нас от рыдающих матерей и безмятежного детства.
Всех новобранцев собирали на призывном пункте, который оборудовали возле бывшего автовокзала. Везли нас туда на настоящем БТРе.
Впервые после начала Войны покинув бомбоубежище, мы озирались по сторонам с опаской и болезненным любопытством, ожидая увидеть разрушенные в щебень дома и перепаханные воронками улицы. Но город выглядел почти как прежде – разве что непривычно притихшим и безлюдным. В отличие от многих других населенных пунктов, Ярославль уцелел во время первых ракетно-ядерных ударов. Ни одна бомба не упала на наш город.
Мы ехали по улицам практически в одиночку. Только пару раз мимо нас пронеслись машины полиции, да пропыхтела колонна военных грузовиков.
На привокзальной площади царило оживление. Кроме заполненного новобранцами автобуса, прямо посреди проезжей части стояли два военно-транспортных вертолета и несколько фур, в которые грузили какие-то ящики.
Военком указал мне на здание вокзала и велел:
– Жди там. За тобой придут. Остальные со мной.
– А почему мне ждать? Кого?
Военком отмахнулся от моих вопросов, как от надоедливых мух, повторил:
– Жди, – и повел остальных ребят к автобусу.
Я растерянно посмотрел им вслед и вошел в здание вокзала. Но там было пусто. Основная жизнь кипела снаружи. По площади туда-сюда ходили военные. Один вертолет взлетел. На его место почти сразу приземлился другой со странной символикой на борту: молния на фоне щита. Никогда такого раньше не видел.
Я присел на ступеньки у входа. Пытался думать, но не мог сосредоточиться. Мысли скакали блохами. «Отец на фронте. Может, мы там с ним встретимся?» «Мать жалко. Все по отцу плакала, теперь и по мне будет…» «Почему меня не взяли в автобус вместе со всеми? Вроде не больной. Наоборот даже…»
В свои шестнадцать я уже был плечистым крепышом под два метра ростом. И мускулы мои были отнюдь не из ваты, в чем не раз убеждались парни постарше. Не знаю почему, но меня постоянно задирали в парках, кинотеатрах и кафе. Стоило мне появиться в общественном месте, как тут же находились желающие свести близкое знакомство с моими кулаками. На всяких отморозков я действовал, как красная тряпка на быка. Так что махалово вскоре стало для меня делом привычным. Иногда били меня. Чаще победителем оставался я. И на моей репутации вскоре появилось несмываемое пятно «фулюгана, по которому тюрьма плачет». Именно так твердила наша выдра-соседка по лестничной клетке. Хотя, видит Бог, я первым никого не задирал. Я вообще парень мирный, конфликтов не люблю – если, конечно, ко мне сами не лезут…