Кремлевские подряды Мабетекса . Последнее расследование Генерального прокурора России
Шрифт:
На месте Юрия Ильича мог оказаться любой Генеральный прокурор, возбудивший подобные уголовные дела. Правоохранительные органы «подмяты» под власть — вот в чем проблема, вот в чем трагизм ситуации. Речь идет не о законности, — речь идет только о политической целесообразности, — и это самое страшное.
В правоохранительных органах еще сохранился здоровый потенциал, но он утекает, как песок сквозь пальцы. Царит всеобщее настроение отчаяния: зачем заниматься борьбой с преступностью? Это бессмысленно, бесполезно!
Как военному следователю сажать солдата в тюрьму за ящик тушенки, когда разворовываются миллионы, и за
А если в таком бесправном состоянии правоохранительные органы, — о чем мы можем говорить! Какой подъем экономики может произойти в государстве, захлестнутом коррупцией? Если мы не будем с ней бороться, ничего не изменится, никакие транши нам не помогут!»
Своим объективным выступлением Ю. Баграев завоевал симпатии многих россиян, способствовал укреплению авторитета Главной военной прокуратуры. Но… такие люди не были нужны тем, кто обслуживал интересы «семьи». Этот выпад против власти Баграеву не простили: в рассвете профессиональной карьеры генерал-майор юстиции Юрий Баграев из органов прокуратуры был уволен.
27 августа 1999 года оба моих дела вновь передали в производство Управления по расследованию особо важных дел Генпрокуратуры. Видимо, произошло это из-за того, что военная прокуратура не оправдала надежд «семьи» — «кремлевское» дело начало разваливаться. Поняв его бесперспективность, Демин, судя по всему, постарался при первой же возможности «спихнуть» его в Генпрокуратуру.
Сразу после этого в Генеральной прокуратуре состоялось совещание. Обсуждался ход расследования имеющихся уголовных дел и дальнейшие их перспективы. Именно здесь особенно зримо проявилась принципиальность и честность еще одного истинного профессионала — начальника следственного управления Главной военной прокуратуры Виктора Степановича Шеина. Отчитываясь по делу, возбужденному по отношению ко мне Кремлем, он без колебаний сказал, что оснований для предъявления обвинения Скуратову нет.
Судя по всему, об этом сразу же было доложено куда следует, и, как мне рассказали потом, уже через несколько дней в стенах прокуратуры состоялся интересный разговор. Вызвав к себе в кабинет начальника Управления по расследованию особо важных дел Генпрокуратуры Владимира Ивановича Казакова, его тезка и начальник Владимир Иванович Минаев, руководитель Главного следственного управления, сказал:
— Скуратову необходимо предъявить обвинение.
Казаков, услышав это, пришел в изумление:
— Но вы ведь были вместе со мной на совещании, там же разобрались, что оснований для обвинения нет!
— Тем не менее, обвинение предъявить надо.
К чести Казакова, сделать он это отказался. Забегая вперед, скажу, что отказался предъявлять мне обвинение и старший следователь по особо важным делам Владимир Паршиков.
Сделал это через полгода некто Пименов…
Официально потерпевший
Вернувшееся в Генпрокуратуру дело, возбужденное по моему заявлению, отдали Петру Трибою. Узнав, что ему вновь предстоит заниматься моим делом, Трибой сразу же написал начальнику Управления по расследованию особо важных дел докладную, смысл которой сводился к следующему: «Я отношусь к Скуратову с уважением, подумайте, надо ли давать мне это дело?»
Казаков
Забрезжила надежда, что расследование и дальше будет объективным. Не сидели без работы и мои адвокаты — Леонид Прошкин и Андрей Похмелкин. Посоветовавшись, мы решили сменить тактику, вести себя более активно и стали направлять Трибою ходатайства.
В любом цивилизованном обществе частная жизнь человека является священным и естественным благом. О её неприкосновенности говорят статья 12 Всеобщей декларации прав человека и статья 9 Российской декларации прав и свобод человека и гражданина.
В соответствии со статьей 23 Конституции Российской Федерации каждому гражданину (а Генеральный прокурор России не представляет в этом плане исключения) гарантировано право на неприкосновенность частной жизни. Согласно нашей Конституции, «сбор, хранение, использование и распространение информации о частной жизни лица без его согласия не допускается». Поэтому вне зависимости оттого, кто «главный герой» известной и, подчеркну еще раз, полученной незаконным путем видеокассеты, — здесь налицо предмет преступления — распространение сведений о частной жизни лица, составляющих его личную тайну.
Я много раз объяснял в своих интервью принципиальную разницу между истинными и ложными обстоятельствами. Помните, еще Степашин утверждал, что коль в связи со скандальной пленкой Скуратов заявляет о вмешательстве в его частную жизнь, значит, косвенно он признает, что на пленке именно он. Что ж, обывательская логика в этом утверждении, наверное, есть. Но да простит меня юрист Степашин, с точки зрения юриспруденции это самая настоящая глупость.
Как я уже отметил выше, сведения об обстоятельствах, связанных с частной жизнью, могут быть как истинными, так и ложными. Существует видеопленка, которая по своему содержанию не имеет ко мне никакого отношения. Но поскольку человек, запечатленный на пленке, внешне напоминает меня, то все, что он там вытворяет, стали приписывать мне. Это и есть ложные обстоятельства.
Домыслы о том, что человек, изображенный на видеопленке, — это я, стали распространяться в газетах, по телевидению… Иными словами, и эти обстоятельства, и сфальсифицированную пленку прочно связали со мной, с реальным человеком, с моей частной жизнью. А это уже ни что иное, как вмешательство в мою частную жизнь.
Вот и получается, что я прошу возбудить дело о вторжении в мою частную жизнь, но не признаю ложные обстоятельства, сопутствующие этому.
Направляемые нами ходатайства как раз и преследовали цель разобраться в компрометирующей меня информации, прекратить вмешательство в мою частную жизнь. Выработанная нами линия поведения в сочетании с объективным расследованием самого дела сулила очень большие перспективы.
Когда Трибой приступил к расследованию инициированного мною «моего» же дела, то начал, по сути, с тех же фактов, что были в деле, возбужденном 2 апреля в Кремле. А поскольку я просил разобраться, откуда и как появилась кассета, кто на ней заснят и так далее, то и предмет исследования обоих дел, несмотря на то, что их конечные задачи были абсолютно противоположными, был общим.
Путем такого исследования мы сумели ответить на многие вопросы. Вполне закономерным был и результат этих исследований: Петр Трибой наши ходатайства начал одно за другим удовлетворять.