Кремлёвские тайны
Шрифт:
Впервые я обратила внимание на них еще во время операции НАТО против режима Югославии. Тогда, вопреки очевидным фактам зверств клики Милошевича, в тот момент, когда сербские генералы, отдававшие приказы об убийствах сотен тысяч албанских женщин и детей по национальному признаку, они особенно рьяно выполняли идеологический заказ и загадили все газетные площади и эфир пропагандистскими завываниями.
А ведь достаточно было залезть в Интернет и перечитать материалы мировых агентств или отчёты международных гуманитарных организаций, пестревшие сообщениями об очередных найденных
Тогда за ними стоял блок Жулькова-Трюмакова, рвавшийся к власти в Кремле на волне имперского угара. Их победа означала бы установление в стране невидимого фашизма – страшного авторитарно-тоталитарного строя, хуже немецкого. С поражением их стратегии ползучего переворота псевдо-патриотическое камлание должно было кончиться также неожиданно, как и началось.
Однако их примитивные, но броские лозунги подхватило самое низкопробное быдло. Антизападная истерия стала выгодным трамплином для многих больших и маленьких политиканов, готовых пожертвовать добрыми отношениями с цивилизованным миром ради удовлетворения своих властных амбиций.
Для образа врага они избрали интеллигенцию, называя ее интеллегИенцией и даже интеллигНИенций. Ненависть к тем, кто принес им свободу, которой они не смогли воспользоваться, была страшной. Особенно ядовитой она была к эмигрантам, закономерно и даже как-то буднично преуспевавшим в свободной демократической среде западного общества. Им псевдо-патриоты из-за своего мелкокорыстного устройства мозгов не могли простить этот естественный жизненный успех. Стоило эмигрантам сунуться в Интернет и сказать что-нибудь, не вписывающееся в кремлевские методички, как их, инакомыслящих и даже инакоживущих обвиняли в «предательстве» и «русофобии», как когда-то обвиняли диссидентов «антисоветчине». А затем возникла новая мода – гомофобные наезды на секс-меньшинства, отказ им в правах на безобидные и красочные парады и мирную пропаганду нетрадиционной любви. Казалось, этому не будет конца.
Обстановка в городе и в стране накалялась. Участились избиения кавказцев, пронеслась похожая на Варфоломеевскую ночь позорная антигрузинская кампания, фактически разгромившая безобидную и хлебосольную грузинскую диаспору в Москве. Вина их была смехотворна – «нелегальные иммигранты» – и это в то время, когда в Европе открываются все и всяческие границы! До сих пор в глазах у меня стоят картины библейского накала – прячущиеся по подъездам и подвалам Староконюшенного переулка грузинские дети, которых власть вдруг вздумала «пересчитать», пьяные милиционеры, охотящиеся на них с петлями, которыми ловят бродячих собак, и огромные самолеты для перевозки скота, куда их и их родителей свозили со всех концов Москвы, чтобы отправить обратно в Грузию.
Один за другим во власти и околовластных структурах разражались скандалы. Народ глухо роптал, но вслух высказывались только озверевшие после грабительской монетизации льгот старушки в гигантских очередях за мизерной пенсией. В ответ Кремль отправил в отставку Косянова, чудом выбившего из бульдожьих
Менты ходили по метро с дубинками и противогазами и через день с собаками. Те, кто попадали в «обезьянник», возвращались избитые и ограбленные, а женщины все были поголовно изнасилованы.
Что-то назревало.
И вот хмурым утром Ирина начала планерку с того, что попросила всех встать.
– Только что в подъезде собственного дома кремлевскими наймитами подло была убита Таня Минутковская. Предлагаю почтить ее память минутой молчания.
Потрясенные, мы и так не знали что сказать.
– Садитесь, – махнула Ирина, – планы редакции изменятся. На экстренный номер у нас вроде все есть. Фотографию я где-то у кого-то видела…
– У меня, – сказал Огурцов, – разрешение хорошее, на целую полосу можно увеличить.
– Правильно мыслишь. А некролог я сама напишу, – сказала Ирина, – Огурцов, Манаенкова и Фелькенгольц – за дело. Татьяна Ивановна на телефоне. Через 2 часа всё должно быть готово. Остальные – на улицу.
Ирина включила телевизор.
Дикторша, возбужденно сверкая глазами, повторяла ужасную новость.
– Радуется, сволочь, по глазам видно, – скривив рот, прокомментировала Ирина, – ну никак из этого народа не искоренишь это быдлячество и обычай плясать на трупах. Дикари, чисто дикари.
Зазвонил телефон.
– Да, – сказала Ирина, – разумеется. Все минус я и смена для выпуска экстренного номера.
Она положила трубку и указала нам на экран телевизора. Там было что-то про Берлускони, но Ирина сказала:
– Вот. Народ уже выходит на стихийную демонстрацию. Тысячами! Все должны быть там. Все! Сегодня может стать великим днем в истории. Я и дежурная смена присоединимся к вам позже. У кого есть возражения, я готова выслушать.
Уговаривать нас было совершенно не нужно.
Мы и так рвались в ряды демонстрантов. Через минуту мы высыпали на улицу.
Флаги, флаги, флаги – вот, первое, что бросалось в глаза. Самые разные – я большинство и не узнала. Зато все с черными ленточками. В стране не было человека, который не читал бы пронзительные статьи Минутковской и не сочувствовал бы борьбе мирных и гордых народов Кавказа против русского великодержавного фашизма, превзошедшего в зверствах свой немецкий аналог.
Небольшие струйки народа вытекали из подъездов, сливались на улицах в ручейки и вливались в полноводную реку на Тверской.
Там формировались колонны. В центре площади у мэрии стоял грузовик. Оттуда выступали Косянов, Закарпов, Пельсинов. Виднелась монументальная фигура Валькирии Ильинишны Новопрудской и еще многих известных общественных деятелей.
Ни хрена, правда, слышно не было. Из доносившихся до нас слов я различала только «власть», «позор» и «доколе».
– Митинг развели, – скривилась Наташка, – а надо просто на Кремль идти!
Народ прибывал. Откуда-то сбоку, из переулка, выдвинулась, рассекая толпу как свинья ливонских крестоносцев, колонна коммунистов.