Кремлевский пасьянс
Шрифт:
Он готов был отдать жизнь, лишь бы она не плакала. И женщина, почувствовав это, улыбнулась сквозь слезы и взяла его за руку.
– Пора, милый. Тебе нельзя больше здесь оставаться, иначе я не смогу вернуть тебя. Нет, идти никуда не нужно. Просто держи меня за руку. Когда я ее отпущу, ты вернешься в свой мир.
– В чистилище, – тихо сказал Ермаков.
– Да, в чистилище, – грустно кивнула женщина. – И запомни, ты больше не должен никого убивать. И забудь меня. На время, так нужно. Будь осторожен, мой любимый.
– Я знаю. Иначе я не смогу больше увидеть тебя.
– Да, – тихо сказала женщина. – К сожалению, это правда.
– Ты будешь ждать меня? – спросил он с надеждой.
– Сколько потребуется, – ответила она, глядя на него с любовью. – Пусть даже целую вечность.
– Я люблю тебя. И я вернусь…
– Я люблю тебя. И я буду ждать…
Они в последний раз посмотрели друг другу в глаза, и женщина отпустила его руку.
По длинному голубому тоннелю шел человек. Его поступь была мерной и уверенной, на обнаженном теле играли отблески голубого зарева, кисти рук сжимались и разжимались в такт движению.
Человека звали Ангел Смерти. Так назвал его Господь. И теперь Ангел ждал, когда Господь вложит ему в руки оружие.
АНГЕЛ! ВЕРНИСЬ!!
Человек развернулся и направился в обратную сторону. Он всегда выполнял волю Господа.
Глава седьмая
Генерал Ремезов стащил с себя белый халат и бросил кобуру с пистолетом в ящик стола.
– Мы едва не потеряли его!
Он развернулся к Фомину и с неодобрением посмотрел на него.
– Зачем нужно было называть его по имени? Не ожидал я от тебя такой глупости.
Фомин стоял у прозрачной стены, наблюдая, как врачи возятся с Ермаковым. Непосредственная опасность миновала. Лицо Ермакова заметно порозовело, широко раскрытые глаза смотрели в потолок. Он так и не закрыл их с тех пор, как Фомин неожиданно даже для самого себя произнес эти слова. Он до сих пор чувствовал себя не в своей тарелке. Фомин вспомнил, как резко открылись глаза Ермакова и их невидящий взгляд остановился на нем. Что-то промелькнуло в них, словно Ермаков заглянул ему в душу и зачитал приговор. Это длилось ничтожные доли секунды, затем взгляд Ермакова опять стал пустым и неподвижным, и Фомин с тайным облегчением подумал, что стал жертвой собственного воображения. Он много работал в последние дни, события принимали лавинообразный характер, отсчет шел уже не на дни, а на часы. Он расходовал колоссальную энергию, дабы обезопасить свою жизнь. Он не мог допустить просчетов, ибо времени для их исправления уже не будет. Вполне возможно, что расшатавшиеся нервы сыграли с ним злую шутку. Но Фомин до сих пор не мог забыть животный ужас, который он испытал в тот момент. Он даже не подозревал, что способен так бояться.
Ноги и руки Ермакова были пропущены в специальные петли на двух широких и прочных лентах, пересекавших кровать. Это сделали после того, как Ремезов приказал усилить меры безопасности. Ермаков вновь находился в начальной стадии внушения и мог самым неожиданным образом среагировать на любое слово, достигшее его ушей. Впрочем, технология была отлажена и врачи готовили препараты для нового сеанса, который они собирались
Генерал Ремезов несколько успокоился. Правда, он перекроил распорядок дня, сократив количество прогулок до двух получасовых. Человеку, которого генерал называл профессором, было предписано все это время дежурить вместе с врачами в палате.
– Какого черта ты назвал его по имени? – повторил вопрос генерал.
– Насколько я понимаю, это уже не имеет никакого значения.
Фомин с иронией посмотрел на генерала Ремезова и продолжил:
– Как только все закончится, вы уберете этих людей. Или я ошибаюсь?
Генерал как-то странно посмотрел на Фомина и покачал головой.
– Ты сумасшедший, Фомин! Кровожадный ублюдок с психологией и повадками садиста.
– Я всего лишь ваш достойный ученик, – холодно парировал Фомин. – А этот профессор… Вы мне ничего о нем не говорили.
– Не твоего ума дело! – вспылил генерал. – Опять норовишь свой нос засунуть куда не просят!
– Насколько я понял, – спокойно продолжил Фомин, – именно он изобрел препарат?
– Да, – неохотно буркнул Ремезов. – То, что ты видел, на девяносто процентов стало возможным благодаря его открытию.
– А у вас с ним не очень теплые отношения.
– Пошел он к черту! – грубо произнес генерал. – Будет делать все, что я скажу. У меня есть способ заставить его выполнять мои приказы.
– Да, вы умеете сажать людей на крючок, – согласился Фомин.
– Послушай, Фомин, – поморщился Ремезов. – О чем мы говорим? Давай лучше перейдем к делу. Сам видишь, с Ермаковым у нас вышла небольшая накладка. Хорошо, если подобное не повторится. Одним словом, будем отрабатывать резервный вариант.
– Мне нужны подробности, – посмотрел на него Фомин.
– Я же говорил, Фомин, полной определенности пока нет. Все решится в ближайшие несколько часов, возможно, в самый последний момент. Но мы не должны терять времени даром. Сколько ты сможешь привлечь к этому делу своих людей?
– Четырнадцать.
– Включая инструкторов? Или возьмешь кого-нибудь из «мокрушников»?
– Нет, – покачал головой Фомин. – Из «подразделения Л» я никого брать не собираюсь. Они до сих пор не пришли в себя после бойни в Кашране. Деморализованные люди мне не нужны. Кстати, неплохо бы решить эту проблему…
– Тебе лишь бы убивать, – неодобрительно заметил генерал. – Может, ты сам позаботишься о них?
– Нет, мои люди должны быть чисты. Кроме того, у меня и без этого хватает забот.
– Ну хорошо, не буду тебя отвлекать, – вздохнул Ремезов. – Сами что-нибудь придумаем. Теперь слушай меня внимательно. Разделишь людей на две части. Одна группа будет работать в Шереметьево-2. Завтра проведешь с ними инструктаж прямо на месте. Мои люди встретят вас в аэропорту и обеспечат всем необходимым. Соблюдай осторожность, Фомин. Учти, люди из «девятки» не в курсе наших замыслов.