Кремлевский заговор
Шрифт:
Мы посидели еще, потом мать пошла домой, и тогда отец подошел ко мне, обнял и сказал, что все кончено — у него отключили правительственные телефоны, прокуратурой возбуждено уголовное дело. Я у него спросил, как он, настолько осторожный человек, мог так ошибиться. Он ответил, что сам не знает и не может понять, как случилось, что он вляпался в это дело.
Утром, перед уходом на работу, я зашел к отцу и увидел, что он что-то пишет, сидя за столом. Судя по всему это была предсмертная записка. Я спросил у отца, увижу ли его сегодня, он ответил: «Да, вечером увидимся». В коридоре я встретил мать. Она была в подавленном состоянии, заплаканная…
…У меня нет сомнений, что они покончили жизнь самоубийством, и я также думаю, что делали они это порознь, т. е. сначала застрелился отец, а потом мать, увидев это. Они очень любили друг друга, и я знаю, что мать не смогла бы жить без отца…
Следствие установило, что утром 22 августа из пистолета «Вальтер», принадлежавшего Борису Карловичу Пуго, были произведены два выстрела. Оба раза стрелял Пуго: сначала в жену, потом в себя. Медицинские эксперты заключили, что после выстрела он еще жил в течение десяти-двадцати минут.
Валентина Ивановна тоже оставила записку: «Дорогие мои! Жить больше не могу. Не судите нас. Позаботьтесь о деде. Мама».
ПИСЬМА ИЗ «МАТРОССКОЙ ТИШИНЫ»
Наши подследственные
В этой главе мы решили без каких-либо пространных комментариев опубликовать малую часть из того, что между собой называем просто «письмами из «Матросской тишины»». На наш взгляд, знакомство с ними дает возможность составить наиболее непосредственное мнение об их авторах.
Президенту РСФСР
Борису Николаевичу Ельцину
Уважаемый Борис Николаевич!
С огромным волнением, страшными переживаниями прослушал Ваше выступление на траурном митинге. Это в целом. Упомянули мою фамилию. Мною, якобы, было сказано> что организаторам переворота надо было бы действовать против Российского руководства более энергично.
Нигде и никогда ничего подобного я не говорил. Пару дней назад у меня, уже задержанного, взял интервью тележурналист Молчанов. Оно короткое — 2—3 минуты. Может быть, Ваши слова связаны с этим интервью? Тогда кто-то не так интерпретировал Вам его. Очень прошу Вас просмотреть запись этого интервью, и Вы убедитесь.
Далее Вы сказали, что был список на 12 человек, определенных к убийству. Такого не было! Это категорично! Наоборот, строго подчеркивалось как непременное условие — никаких жертв, и выдвижение войск производить исходя из этого.
Хотел бы направить Вам подробное письмо. Думаю, что оно в какой-то мере могло бы пополнить и уточнить представление о случившемся.
Президенту СССР
Михаилу Сергеевичу Горбачеву
Уважаемый Михаил Сергеевич!
Огромное чувство стыда — тяжелого, давящего, неотступного — терзает постоянно. Позвольте объяснить Вам буквально несколько моментов.
Когда Вы были вне связи, я думал, как тяжело Вам, Раисе Максимовне, семье, и сам от этого приходил в ужас, в отчаяние. Какая все-таки жестокая штука эта политика! Будь она неладна. Хотя, конечно, виновата не она.
18.8. мы последний раз говорили с Вами по телефону. Вы не могли не почувствовать по моему голосу и содержанию разговора, что происходит что-то неладное. Я до сих пор уверен в этом. Короткие сообщения о Вашем пребывании в Крыму, переживаниях за страну, Вашей выдержке (а чего это стоило Вам!) высвечивали Ваш образ. Я будто ощущал Ваш взгляд. Тяжело вспоминать об этом.
За эти боль и страдания в чисто человеческом плане прошу прощения. Я не могу рассчитывать на ответ или какой-то знак, но для меня само обращение к Вам уже стоит что-то.
Михаил Сергеевич! Когда все это задумывалось, то забота была одна — как-то помочь стране. Что касается Вас, то никто не мыслил разрыва с Вами, надеялись найти основу сотрудничества и работы с Б. Я. Ельциным. Кстати, в отношении Б. Я. Ельцина и членов российского руководства никаких акций не проводилось. Это было исключено.
В случае необходимости полагали провести временное задержание минимального числа лиц — до 20 человек. Но к этому не прибегли, считали, что не было нужды.
Было заявлено, что в случае начала противостояния с населением, операции немедленно приостанавливаются. Никакого кровопролития. Трагический случай произошел во время проезда дежурной военной машины «БМП» по Садовому кольцу. Это подтвердит следствие.
К Вам поехали с твердым намерением доложить и прекращать операцию. По отдельным признакам уже в Крыму мы поняли, что Вы не простите нас и что нас могут задержать. Решили доверить свою судьбу Президенту.
Войска из Москвы стали выводить еще с утра в день поездки к Вам. Войска в Москве были просто не нужны.
Избежать эксцессов, особенно возможных жертв, — было главной заботой и условием. С этой целью поддерживали контакты. У меня, например, лично были контакты с Г. Поповым, Ю. Лужковым, И. Силаевым, Г. Бурбулисом и, что важно, многократно с Б. Н. Ельциным.
Понимаю реальности, в частности мое положение заключенного, и на встречу питаю весьма слабую надежду. #о прошу Вас подумать о встрече и разговоре со мной Вашего личного представителя.
Председателю Комитета госбезопасности СССР
Вадиму Викторовичу Бакатину
Уважаемый Вадим Викторович!
Обращаюсь к Вам как к Председателю Комитета госбезопасности СССР и через Вас, если сочтете возможным довести до сведения, к коллективу КГБ со словами глубокого раскаяния и безмерного переживания по поводу трагических августовских событий в нашей стране и той роли, которую я сыграл в этом. Какими бы намерениями ни руководствовались организаторы государственного переворота, они совершили преступление.
Разум и сердце с трудом воспринимают эту явь, и ощущение пребывания в каком-то кошмарном сне ни на минуту не покидает.
Осознаю, что своими преступными действиями нанес огромный ущерб своей Отчизне, которой в течение полувековой трудовой жизни отдавал себя полностью. Комитет госбезопасности ввергнут по моей вине в сложнейшую и тяжелую ситуацию.
Мне сказали, что в КГБ СССР была Коллегия, которая осудила попытку государственного переворота и мои действия как Председателя КГБ. Какой бы острой ни была оценка моей деятельности, я полностью принимаю ее. Очевидно, что необходимые по глубине и масштабам перемены в работе органов безопасности по существу и по форме еще впереди.
Уважаемый Вадим Викторович!
После всего происшедшего, да и в моем положении заключенного, считаю в моральном отношении не вправе
обращаться к коллективу органов безопасности, доверие которого не оправдал, с просьбой о каком-либо снисхождении. Но убедительно прошу не оценивать всю мою жизнь только по августу 1991 года.
В Российское телевидение
22 декабря 1991 года в программе Российского телеканала в 19.30–20.15 демонстрировалась очередная серия (кажется, 7-ая) британского телефильма «Вторая русская революция». В этой серии показывались кадры интервью с М.С. Горбачевым иЯ. А. Назарбаевым. Последние утверждали, что 29–30 июля 1991 года мною, Крючковым В. А., (а также Плехановым Ю. С.) было организовано прослушивание их переговоров с Б. Ельциным в Ново-Огарево. Заявляю, что это утверждение является полностью надуманным. Не случайно, даже следствие по делу ГКЧП упомянутое «прослушивание» мне не вменяет в вину.
Мне не известно, что послужило основанием для такого заявленияМ. Горбачева,Я. Назарбаева. Возможно, они были введены кем-то в заблуждение. Прошу в рамках Российского телеканала в то же время в воскресенье с 19.30 до 20.15 огласить телезрителям полностью текст этого моего
В случае Вашего отказа сделать это или сокращения текста, влекущего искажение его смысла, мною будет предъявлен иск в порядке ст. 7 ГК РСФСР, который будет поддерживать адвокат по моему делу Иванов Юрий Павлович.
О принятом решении прошу проинформировать меня.
Генеральному прокурору Российской Федерации
Заявление
В конце ноября прошлого года мне было предъявлено обвинение в заговоре с целью захвата власти. От прежнего обвинения в измене Родине путем нанесения ущерба суверенитету, территориальной целостности и безопасности СССР, прокуратура вынуждена была отказаться. Действительно, нелепо было обвинять меня в измене своему Отечеству или желании нанести удар по суверенитету и целостности Союза СССР, который я всегда защищал.
Но столь же бессмысленно обвинять меня и в стремлении к захвату власти. Это значило бы, что я хотел отобрать власть у Верховного Совета СССР, интересы которого отстаивал всегда и уж тем боже во время августовских событий.
Теперь же, когда Советский Союз распался, нет больше ни суверенитета, ни целостности СССР, ни союзных органов, правомочных рассматривать это дело, связанное с событиями, происходившими на территории нескольких теперь уже независимых государств.
В этих условиях моя невиновность и незаконность содержания меня под стражей не вызывают сомнений у тысяч людей, присылающих свои письма и обращения. Этого не хотят понять только те, чьей целью является расправа с человеком, открыто выступавшим за сохранение Союза СССР и его представительных органов.
Учитывая все эти обстоятельства, решительно требую прекратить возбужденное против меня уголовное дело. В случае отказа я вынужден буду прибегнуть к крайнему средству — голодовке.
Из записей Дмитрия Язова:
23.8.91. — пятница.
Всему конец, имею ввиду собственную жизнь. Утром снял мундир Маршала Советского Союза. Поделом! Так и надо. Чего добивался? Прослужив 50 лет, я не отличил от политической проститутки себя — солдата, прошедшего войну.
24.8.91.
Слушаю в одиночной камере радио о событиях 19, 20, 21 в Москве. Понял, как я был далек от народа. Сформированное мнение о развале государства, о нищете — я полагал, что это разделяет народ. Нет, народ не принял Обращения. Народ политизирован, почувствовал свободу, а мы полагали совершенно обратное. Я стал игрушкой в руках политиканов!..
М. С. Горбачев: «Прощения не будет!» — комментарии излишни. Осуждают все.
Хорошо, что идет единение народа.
Министром обороны назначен г. п. Шапошников Е. И. — дал интервью о происшедшем и о моих распоряжениях.
Б. Н. Ельцин сказал о списке — кого должны убить. Не знал об этом! В МО, по-моему, никто об этом и не ведал? Может быть, Грачев знал? А кто мог знать: кто? где? Только КГБ.
27.8.91.
…Ст. 64 — Измена Родине!
Из цитат, записанных в дневнике:
«Чтобы найти истину, каждый должен хоть раз в жизни освободиться от усвоенных им представлений и совершенно заново построить систему своих взглядов».
Генеральному прокурору РСФСР
Уважаемый Валентин Георгиевич!
Кроме письма официального, хочу высказать несколько соображений по делу о «заговоре» не как обвиняемый — я считаю, что я не виновен — а как человек, который хотел бы изложить свое личное видение происходящих сегодня процессов, связанных с «заговором». Я всегда исхожу в этом из одного личного принципа: я могу высказывать любое свое мнение, предложения, но если они высказыаются должностному лицу, то его дело — воспользоваться ими или нет. Это все, кто сталкивался со мной, хорошо знают. Поэтому и Вас прошу исходить только из этого, а не какой-то моей личной корысти.
1. Россия вступила на путь демократического развития. Началась правовая реформа, которая должна отвечать демократическим принципам, и в этой ситуации, когда не стало объекта преступления, организация судебного процесса будет носить не демократический характер, а характер сведения счетов со старой системой государства, которое уже не существует в природе, и все знают, что «заговорщики» не представляют абсолютно никакой общественной опасности — авторитета никому это не прибавит.
Россия вступила также в полосу экономических гиперреформ в очень сложной социальной обстановке, и судебный процесс над участниками дела может сщграть серьезную отрицательную роль не только в России, но и в других членах СНГ.
2. Президент России и другие руководители СНГ могут оказаться в сложной ситуации — они обещали не трогать Горбачева М. С. — если будет организован процесс о «заговоре», при той роли, которую, видимо, в этом деле будет отведена Горбачеву М. С., хотим мы или не хотим этого, но «заговорщики» о его роли в развале страны и многом другом знают хорошо и расскажут, а большинство из них — его однокашники — и все это, по моему мнению, очень осложнит отношение СНГ с Западом. Запад Горбачева М. С. в обиду не даст, а их ответ известен — прекращение кредитов и другой помощи.
А крайним в этом, конечно, будут не руководители СНГ. Вот что заявил однозначно на сей счет один из американских политологов, говоря относительно того, если будет организован процесс по данному делу: «От того, как в России будут относиться к Горбачеву М. С., во многом будет зависеть дальнейшая американская помощь» (газета «Труд» от 24.12.91 г.). Лучше не скажешь.
3…
4…
5. Объективно этот «странный заговор» сыграл и важнейшую положительную роль в дальнейшем развитии России, и поставил все точки над «Ь> всего в три дня:
— каждый в стране понял, что так, как ведет политику Центр во главе с Горбачевым М. С. — «ни да, ни нет» — никого больше не устраивает,
— развалена сразу оказалась вся тоталитарная система,
— переход власти к демократическим силам произошел скачкообразно. Если бы не «заговор», процесс перехода власти к демократическим силам мог бы не произойти вообще или же проходил бы очень длительное время,
— исходя из развившихся событий до того, найдено решение по формированию государственности на территории бывшего СССР и найден, самое главное, выход из тупиковой ситуации во взаимоотношениях всех членов Содружества с мировым сообществом. Это — один из важнейших положительных факторов этого «странного заговора». Есть и другие факторы, и их, кстати, немало. Порой кажется, что этот «странный заговор» и произошел специально для решения этих тупиковых проблем.
6. Следствие закончено, и сейчас ясно, что два руководителя крупнейших общественных организаций в СССР: АГПО СССР и Крестьянского Союза СССР — я и Стародубцев В. А. — в этом деле пятое колесо в телеге, правда, это было ясно еще с 19.08.91 г., и есть все основания закрыть дело, начиная с нас первых. Это будет по достоинству оценено в кругах промышленности и сельского хозяйства.
7. Ознакомление с делом всех его участников лучше вообще не делать — будет меньше домыслов и муссирования. Участники «заговора» — люди грамотные — это поймут однозначно. Любые муссирования информации по «заговору» не пойдут на пользу ни им лично, ни России.
8. И последнее. Я высказал свое частное мнение и только по части вопросов. Если у Вас, Валентин Георгиевич, есть желание побеседовать подробнее, я готов это сделать. Еще раз хочу сказать, чтобы Вы не считали данное письмо как какое-то навязывание Вам своего заинтересованного мнения.