Кремлевское дело
Шрифт:
– Уверяю вас, что КГБ к вашему аресту не имеет никакого отношения.
– Вы напоминаете своих подчинённых, которые, арестовывая меня, тряслись как осиновый лист, ибо ведали, что творят беззаконие.
– Тельман Хоренович, вас арестовали военные, они же будут заниматься вами.
От такой наглости командира войсковой части аж передёрнуло. Но виду он не подал и лишь спокойно заметил, что военные не принимали участия в моём аресте и не намерены заниматься моими делами. Единственная функция, возложенная на военных – обеспечить мою охрану. По существу комбриг опроверг необоснованные обвинения в адрес армии. Таким образом, я оказался ничейным, бесхозным арестантом, которого почему-то усиленно охраняют автоматчики. С одной стороны, никто не хочет взять на себя ответственность за незаконный арест, а с другой – по чьему-то приказу я продолжаю находиться под стражей. Конечно, я отчётливо представлял расстановку сил, понимал, что преступная акция была совершена по указанию руководства Комитета госбезопасности, которое не могло простить расследования дела о кремлёвской мафии. Марионеткой в их руках оказался комендант Москвы, генерал-полковник Калинин, который
Полковник Чайка, решив, что спектакль окончен, обрушил на меня град вопросов. Что думаю о происходящих событиях? Каково моё личное отношение к ГКЧП? Какие, с моей точки зрения, силы стоят за новым руководством страны? Сумеет ли оно сохранить стабильность и законность в стране? Какие силы могут этому помешать и в какой форме? Из ответов на поставленные вопросы можно было составить достаточно полное представление о политических взглядах арестованного, о чём и доложить начальству.
Скрывать мне было нечего. Я сказал, что захватившая власть хунта долго не продержится, изложил свои версии происходящего. Далее зашла речь о роли в перевороте правоохранительных, то бишь репрессивных, органов и вооружённых сил империи. Я заявил, что все эти органы поддержат путч и могут даже обеспечить победу в борьбе со слабыми демократическими силами на первом этапе. Судя по тому, что одним из ведущих игроков в затеянной авантюре является Крючков, Комитету государственной безопасности отведена ударная роль в установлении режима чрезвычайного положения. Естественно, что на первом этапе репрессивная машина образует единый альянс с партийной и государственной структурами власти. Объединённый блок необольшевиков ввиду явного перевеса сил может одержать очередную победу над своим народом, дабы окончательно погубить страну.
Однако я предостерёг полковника КГБ, что его хозяевам не следует предаваться эйфории, ибо вопрос об окончательной победе будет решаться на втором, определяющем этапе противоборства между вечно вчерашними и всё более укрепляющимися силами демократии. Я изложил своё видение дальнейших событий в случае, если верх возьмут путчисты.
Во-первых, СССР уже не то политическое государственное образование, каким оно было в начале горбачёвской перестройки. Прежнего монолита нет. Большинство республик и, прежде всего, Россия, заявили о своём суверенитете. Для сохранения целостности страны назрела политическая реформа. С этой целью и подготовлен новый Союзный договор, подписание которого сорвали путчисты. Однако без ожесточённых боёв никто не уступит завоёванной свободы. Предположим, что армии, КГБ и внутренним войскам удастся силой навязать прежний режим. В таком случае начнётся бесконечная партизанская война на обширных территориях. Даже мусульманские фундаменталисты не останутся в стороне от этой борьбы и нанесут удар в спину путчистам. Далёкие от демократии, они на этом этапе окажутся в одной упряжке с силами сопротивления в христианских республиках, чтобы общими усилиями избавиться от ненавистной диктатуры КПСС. Таким образом, начнётся ливанизация всей страны, появятся десятки новых карабахов, начнётся распад государства. Во-вторых, Москва – ещё не вся Россия. Установление контроля над столицей не означает победу над всей необъятной и непокорной Россией, которая уже никогда не захочет влачить прежнее рабское существование. Первыми против хунты поднимутся шахтёры Кузбасса и Воркуты. Мы с этими ребятами подружились с тех пор, когда вместе с Ивановым в знак солидарности с шахтёрским движением в марте 1991 года присоединились к проводимой ими политической голодовке. Кроме того, я побывал в этих угольных бассейнах и лично убедился в решимости людей биться с кремлёвской верхушкой до последнего. Без сомнения, шахтёры найдут поддержку, в результате чего вся Российская Федерация окажется в кольце всеобщей, бессрочной политической забастовки с единственным ультимативным требованием незамедлительного возвращения к власти всенародно избранного Президента Ельцина.
Внимательно выслушав мои рассуждения, полковник КГБ задал весьма резонный вопрос:
– Вы могли бы сказать, кто же приведёт в действие столь обширную программу сопротивления новым властям?
Я напомнил, что идея путча витала в накалённой политической атмосфере давно. После кровавых событий в Сумгаите, Карабахе, Тбилиси, Ферганской долине, Баку и Вильнюсе стало очевидным, что кремлёвские временщики пойдут на крайние меры ради того, чтобы удержаться у власти. Об этом мы с Ивановым заявили ещё 4 марта 1990 года на полумиллионном митинге на Манежной площади в Москве.
Кроме того, в период создания Народной партии России весной 1991 года, бывая в различных регионах республики, неоднократно обращали внимание наших сторонников на то обстоятельство, что в случае установления диктатуры демократическое движение будет обезглавлено в одночасье. Поэтому не следует ждать призывов и указаний из какого-то центра. В начале каждый регион должен организовать сопротивление диктатуре, после чего начнётся цепная реакция и естественным путём произойдёт консолидация всех сил, выступающих против тоталитарного режима.
Следует учитывать то обстоятельство, что экономика и финансы страны разваливаются. При одновременной внутренней и внешней блокаде народное хозяйство долго не продержится, даже если хунта использует стратегические запасы продовольствия. У диктатуры есть шансы удержаться на политической арене в том случае, если новый режим накормит народ, а это, как мы прекрасно понимаем, весьма проблематично.
В силу названных причин хунта, даже если победит, просуществует максимум несколько месяцев. Возможен временный возврат к прошлому, но невозможно
– Скажите, чем объяснить то обстоятельство, что в хунте не нашлось места ни одному мало-мальски приличному человеку. Все они, как на подбор, люди, которые давно скомпрометировали себя в общественном мнении, вошли в сознание людей как организаторы кровавых столкновений в различных регионах страны. Они не пользуются доверием народа. Более того – их ненавидят. А малоизвестные члены ГКЧП, не столь одиозные, не смогут повести за собой людей, им просто не поверят, за ними не пойдут. Неужели для такого большого дела не нашлась пара профессиональных психологов, которые вовремя обратили бы внимание на подбор команды для совершения государственного переворота? Проиграют они – проиграете и вы, полковник. Подумайте об этом.
Вот такая политбеседа состоялась в ленинской комнате, которой гэкачеписты нашли достойное применение, превратив в казарму-тюрьму. Собеседник на секунду задумался. Может он в чём-то и был со мной согласен, но будучи штатным сотрудником КГБ, полковник не имел права на собственные чувства и мысли. Повторив свои идиотские уверения о том, что он оказался здесь совершенно случайно, кагэбешник удалился.
Кусочек хлебца с кабачковой икрой
В казарме остались мы с комбригом. Зашли в маленькую десятиметровую комнату с тремя железными койками, заправленными также по-солдатски аккуратно. Комбриг разрешил мне обосноваться здесь, так что первому арестанту предоставлялось льготное право выбора своей койки. Дальше мы прошли в большее помещение, в каких размещаются обычно красные уголки. Но сейчас здесь установили сдвинутые два больших стола, на которых стояло больше полсотни тарелок, металлических солдатских кружек и ложек. На каждой тарелке лежало по два куска хлеба, аккуратно намазанных кабачковой икрой. Даже человек с буйной фантазией в тот момент не смог бы догадаться, для чего всё это понадобилось. Потом, в доверительных разговорах с младшими офицерами, выяснилось, под каким предлогом были сервированы далеко не праздничные столы. Военным объяснили, что эти зловредные демократы подготовили массовые террористические акции в отношении семей ответственных партийно-государственных работников Москвы. Так вот, чтобы уберечь несчастные семейства от террора со стороны экстремистов, высшим руководством страны принято решение временно переместить беззащитных домочадцев под охрану военных и не дать помереть с голоду, для чего и были приготовлены кусочки хлебушка с кабачковой икрой. Они, мол, скромные, к такой неприхотливой еде привыкшие. Эта в высшей степени трогательная история должна была, по замыслу лубянских живодёров, вышибить слезу не только у боевого офицера, но и у простого, далёкого от политики солдата. Кроме того, сердце каждого честного военного должно наполниться искренней ненавистью к кровожадным демократам, способным поднять руку на ни в чём не повинных членов семей руководящих работников. Офицеры были несколько ошарашены, узрев во мне первую жертву коварных демократов. Поскольку я никак не мог быть членом «семьи ответственного партийно-государственного работника», то, как выяснилось позже, стали обсуждать такую версию моего появления у десантников: раз ГКЧП объявило народу о беспощадной борьбе с мафией, то меня привезли к десантникам, чтобы здесь, находясь в безопасности под усиленной охраной автоматчиков, я вместе со своей прежней следственной группой возобновил трудную и опасную работу. В то время как десантники строили догадки на счёт моего появления в их казарме, коллега Иванов, выступая с балкона Белого дома, сказал: «Да, хунта начала беспощадную борьбу с мафией, арестовав прежде всего Гдляна». Тем временем появился ещё один «член высокопоставленного семейства», ставший жертвой озверевших демократов. С шумом и руганью в казарму втолкнули бывшего полковника авиации Николая Проселкова, сняли с него наручники. Успокоив арестанта, я принялся за двух доставивших его офицеров госбезопасности. Старший угрюмо молчал. Второй, помоложе, как бы оправдываясь и стыдясь своего участия в грязном деле, напомнил, что в ноябре 1984 года в составе следственно-оперативной группы под моим руководством он участвовал в изъятии ценностей на шесть миллионов рублей у первого секретаря Бухарского обкома партии Каримова. Поистине, неисповедимы пути Господни. Кто бы мог подумать тогда, что спустя годы может случиться такая встреча, при которой одному из нас станет неловко и стыдно.
Ближе к вечеру приволокли третьего арестанта, народного депутата Российской Федерации Владимира Комчатова. Вероятно, он прогневил ГКЧП не только своими антикоммунистическими выступлениями, но и участием в справедливом решении карабахской проблемы. За несколько дней до начала путча Комчатов выехал в Нагорный Карабах, чтобы воспрепятствовать массовой депортации армян, планомерно проводимой азербайджанскими боевиками. Акция, одобренная Горбачёвым, была направлена на силовое решение национально-территориальных конфликтов, чтобы раз и навсегда вновь загнать в коммунистическое стойло разбуженные от долгой спячки народы.
В изоляции
С водворением в казарму Комчатова вновь возникло ощущение тревоги, подумалось, что в предстоящие несколько часов хлынет поток новых арестантов. Но проходил час за часом, а пополнения в казарму не поступало. К тому времени сорвалась ещё одна акция, запланированная хунтой. Дело в том, что в полдень комбриг доверительно сообщил мне пренеприятную новость: к вечеру всех нас вывезут в аэропорт и на самолёте доставят в конечный пункт назначения, а куда именно, он не в курсе. Отлично зная нравы хозяев Старой площади и Лубянки, я не сомневался, что мой борт полетит по маршруту Москва – Ташкент. Там я буду передан в «ласковые» руки бывших подследственных по узбекско-кремлёвскому делу. Нетрудно было представить свою дальнейшую судьбу, которая ничего хорошего не сулила. Меня просто бы уничтожили физически.