Кремовые розы для моей малютки
Шрифт:
Самуэль хорошо изучил своего шефа и знал, когда надо задавать вопросы, а когда не стоит. Знал он и то, что его ждут возмущенные крики: приперся, у нас и без тебя до хрена работы! «А когда у вас ее мало? Что-то не припомню такое», подумал Самуэль.
А господин комиссар уже знал, что покажет анализ: ни-че-го. Ровным счетом ничегошеньки. Как и в предыдущих случаях, угу. И все-таки оставалась надежда — крохотная, тщедушная, жалкая. Еле-еле трепыхающаяся. На последнем издыхании, но оставалась.
Самуэль вернулся, буквально, через десять минут.
— Так быстро? — удивился Фома. — А поспорить, поторговаться?
—
— Так сразу и брякнул?! А Новак что?
— Побледнел, скривился и, сквозь зубы, процедил: «Зачем же сразу под дых бить? Можно ведь договориться по-человечески».
Фома засмеялся.
— Помнит кошка, чье мясо съела. Короче!
— Через час будет готово. Новак обещал позвонить.
— Молодец! Потом опять к ним сгоняешь.
Удивительное дело... Час ожидания пролетел, как одно мгновенье!
— Ну, что? Ну?!
Самуэль положил перед шефом листок. Фома схватил его, пробежал глазами…
— Ч-черт! Опять чисто и пусто. Значит, я сошел с ума, какая досада. Что смотришь, парень? Вызывайте «дуровоз» своему шефу, потом ищите нового.
Господин комиссар скосил глаза к переносице, а затем — ужасно громко и фальшиво засвистел модную песенку.
— Зачем — нового? — опешил Самуэль.
— Потому что этот сломался и ни на что больше не годится.
Просто издевательство какое-то! Ну, сколько можно стоять в тупике и биться головой о толстую, монолитную стену?! «Я тебя, гадина, выведу на чистую воду!» Внезапно Фому осенило: ведь, наверняка, были и другие подобные случаи. Сочтены и описаны в официальных источниках, просто не все имеют к ним доступ. Или никогда не пытались его получить, потому как не было в том нужды. Или все желающие в курсе, но подписали бумагу о неразглашении. Фома стал терзать свою память: и где он мог встречать подобное описание «орудия/способа преступления»? А ведь он встречал, и не раз — понял господин комиссар.
И тут его будто кипятком обдало. Что там сказала цыганка? «Милость божья, милость божья…» — вихрем завертелось у него в голове. Вспомнить срочно, сейчас же! И он вспомнил. Второй… нет, третий курс семинарии, лекции отца Исидора-Юлиана — их обожали учащиеся и молча ненавидели другие преподаватели. Ревновали к популярности своего многознающего, сверхученого коллеги и злились на себя за грех. Эти лекции юный Фома Савлински не прогуливал никогда.
Он вспомнил — «и возрадовался, и возликовал премного». В монолитных стенах незримого тупика, где он был долгое время заперт, наконец-то, появилась брешь. В его силах расширить ее, а то и вовсе уничтожить незримые, но крепкие стены, снести их до основания, отправить ко всем чертям и демонам преисподней! Туда им и дорога! Аминь!
Как мог он начисто все позабыть? Замотался, черт подери… а, может, старею? Рановато. Ах, фараонова дочь, спасибо тебе! Вовремя обронила слова — и какие важные. Господин комиссар улыбнулся, схватил плащ и поспешил из кабинета. Торопился он в старый церковный архив, дабы освежить память, исключить возможную ошибку и лишний раз убедиться в своей правоте. Разумеется.
Глава 13
Собор
Господин комиссар обошел собор с правой стороны, миновал, мощеный белыми плитами, тенистый дворик с фонтанчиком, вода из которого изливалась медленно, будто в полусне. И, наконец, вот она, его цель, пристройка. Церковный архив. Из раскрытого настежь узкого окна тянуло сладковатым дымком благовоний, снаружи благоухал жасмин. Фома взбежал по ступенькам, взял деревянную колотушку и, с силой, три раза ударил. Однако за резными кипарисовыми дверями царила тишина. Как если бы там, внутри, время законсервировалось — единожды и навсегда, людей же и вовсе не было. Но здесь, по эту сторону, все бурлит и движется, ждать до скончания века ему недосуг, скверная идея. Фома нахмурился и стукнул еще три раза. Тишина не отступала. Что они там, и впрямь, умерли или убил их кто-то?! Господи, ужас какой… вдобавок, еще одно дело на его седеющую голову. Нет уж, мрачно пошутил господин комиссар, давайте по очереди. Сначала одно дело раскрыть-закрыть, а потом — и другое можно. А лучше всего — живите и откройте мне, наконец, дверь! Его так и подмывало врезать по ней кулаком или ногой. Время, время, время… не ждет оно!
Нет, ну сколько можно держать человека на улице?! При старом отце настоятеле как-то порезвее все делалось, а новый хоть и мой ровесник — а еле шевелится, и сотрудников себе под стать подобрал, сварливо думал господин комиссар. И тут же устыдился своих мыслей. Неглупый он и добрейшей души человек, объяснял Фома архангелу Михаилу, только похож на улитку или черепаху. Еле ползает. Деревянный архангел укоризненно взирал на человека, нервно меряющего шагами пространство перед кипарисовыми дверями архива. «Надо же, как на Майкла Гизли похож», внезапно подумал господин комиссар и остановился, чтобы получше разглядеть. «Будто копию с парня снимали».
— Ты меня, конечно, прости, но… — обратился господин комиссар к деревянному предводителю небесного воинства. Казалось, тот слушает и очень внимательно, и сам вот-вот заговорит. Неизвестно, что бы тогда произошло, потому как в следующую минуту дверь медленно открылась.
— Добрый день, господин комиссар! Простите, бога ради… и заходите, — виновато улыбнулся отец архивариус. Лицо, будто сотканное из одних морщин, делало его похожим на старую черепаху. — Глуховат я стал в последнее время, — пожаловался он, семеня по гулким мраморным полам архива. Фома следовал за ним, стараясь не обгонять. — Мне бы колокол соборный, большой, тут повесить или рынду — вот тогда и услышу. А я вас помню, юноша, - внезапно обернувшись, сказал отец архивариус.
– Зря вас убрали тогда, а вы зря не сопротивлялись. Понимаю, юность, гордость, сильная обида… только те, кто плоше вас были во сто крат — а в каких ныне чинах, в каких «горних высях» служат, — вздохнул он.
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
