Крепь

Лютых Андрей

Тимоха первым взял одного из французов под мышки и, раздвигая спиной еловые ветки, волоком потащил в сторону от тропинки. Василь точно так же подхватил второго. Голова убитого запрокинулась, горбатый нос уперся Василю в живот. Василь старался не смотреть вниз, на узкие ноздри француза и его покачивавшиеся большие пальцы ног с почерневшими ногтями, за которыми оставался кровавый след. Они довольно долго волокли убитых, спотыкаясь и задыхаясь от усталости, пока Василь не окрикнул товарища:

– Стой, Тимоха! У этого… требуха полезла.

Тимоха

бросил свою ношу и присел на корточки.

– Далей не поташшым, – тяжело дыша, сказал он. Василь посмотрел на него с благодарностью и содрогнулся: на губах и подбородке у товарища, как у вурдалака, прочной коркой запеклась кровь. Мертвецы, выделяясь белым исподним на фоне ржавого хвойного подлеска, были заметны издалека. Мужики перетащили их еще на несколько шагов до ближайшей неглубокой ямы, где наспех забросали старым валежником.

Сделав это, Василь с Тимохой переглянулись и решили, что, очевидно, следует перекреститься. Потом они рысью вернулись к своим трофеям, без разбору нагрузили их на себя и скорее пошли подальше от этого места, на ходу прикладываясь к единственному трофею, содержимое которого проверили сразу – тыкве, из которой была сделана фляга, а во фляге оказалась крепкая водка.

Лишь через полчаса, когда мрачные ели и заросли высокого, в пояс, папоротника с таинственным узором на листьях, окаменевшим на миллионы лет, сменились более веселыми орешником, ольхой, они остановились на светлой солнечной поляне, усыпанной спелой земляникой. О том, что только что случилось, как сговорившись, молчали. Будто всегонавсего прихлопнули тараканов, наносящих убыль семейным запасам.

Они вспомнили о голоде, и Тимоха достал из солдатской сумки еду.

Он криво усмехнулся, ломая кровавую корку вокруг своего рта.

– Шухари-то мне теперь совсем нетем есть. Ешли только в воде размотить, – сказал он.

– Пить хочется, – сказал Василь. – Слышь, ручей рядом журчит. Они быстро нашли ручей и, зайдя в него по колено, долго и жадно пили чистую и холодную воду, черпая ее пригоршнями. Потом, отмывшись от крови, вернулись на поляну. Тимоха принес воды в котелке и размачил в ней сухари, которые ему все равно приходилось глотать вместе с кровью.

Немного утолив голод, осмотрели добычу. Для людей, дикарями живущих на болоте, здесь было много полезного. Во-первых, в скатках шинели – пожалуйста, спи на ней, или ею укрывайся – кум королю! Под патронными сумками аккуратно скручены и затянуты ремешками такие же колпаки, что были у солдат, варивших свой суп у Василя во дворе. Тоже добрая шапка от комаров. В ранцах нашлись деревянные ложки, гребешки, складные ножики, пакеты с нитками, иголками, шилом, игральные карты, табак, носовые платки, по свежей рубахе и даже пара добротных запасных ботинок! Назначения некоторых предметов, особенно из патронных сумок, Василь бы так и не понял, если бы не объяснил Тимоха: это, мол, в свертках да в бумажных пакетиках патроны, это для чистки ружья, а это для надраивания амуниции, это запасные кремни,

а это, на цепочке, привешена к пуговице игла для прочистки затравочного отверстия у ружья. А на каждой пуговице циферки – три единички, такие же на бляхе в виде ромба, которую они увидели, сняв чехол с одного кивера. Тимоха предположил, что это номер полка или дивизии, скорее полка. Не может же у них быть столько – больше сотни(!) – дивизий? В карманах мундиров из крепкого нездешнего сукна Василь и Тимоха нашли какие-то письма и деньги, ассигнациями и монетой: серебряной и даже золотой. Ну а с тем, что было в мешках для харчей, все было понятней: немного крупы, немного соли, какой-то очень засушенный продолговатый зеленый горох, сухари, наконец, та самая вареная курица в рушнике из Василевой хаты.

Василь только что обретенным ножом аккуратно обрезал уже надкусанную часть, брезгливо отбросил обрезок, потом по праву владельца птицы разломил ее пополам, протянул половину Тимохе.

– Ловко мы их! – сказал он с довольной улыбкой через минуту, в мелкую кашицу разгрызая косточки.

– Табе б хочь шчечашь в гренадершкую роту! – ответил улыбкой уже почти сытый Тимоха и тут же страдальчески сморщился, вспомнив о своих разбитых губах. Потом, уже осторожно и совсем неразборчиво выговаривая слова, он сказал, что в его роте, а то и в батальоне, может быть, никто еще ни одного неприятеля не убил, а он, хоть и дезертир, а уже сподобился.

– Дык воротись обратно, табе орден дадут! – сказал Василь, и оба по очереди хорошо приложились к фляге, после чего долго смеялись. Потом они лежали, раскинувшись на траве и молча глядя в небо. Отдохнув, они увязали свои трофеи в два узла и спрятали их на дереве, в густой листве приметного дуба. Ружья и патроны, подумав, взяли с собой.

Ночь, день и следующую ночь провели на монашьем болоте у Василя в логове. Трофейная крупа быстро закончилась, горох, сколько его не варили, так и не становился съедобным. Обсудили, что делать дальше: оставаться голодать на болоте или возвращаться в село. Больше, конечно, хотелось в село. Предположили, что французы из села уже ушли, а коли московской власти больше нет, им, может, уже и прятаться нет нужды. Решили, как выразился Тимоха, провести «ражьведку».

До села оставалось версты полторы через лес, когда услышали впереди шорох кустов и сами притаились за деревьями. На небольшую поляну перед ними, продравшись сквозь мелкую листву дикой бузины, выскочила коза с всклокоченной грязной шерстью, следом за ней показался босоногий мальчуган с прутиком в руке. Потом на поляну как бы нехотя вышла рыжая корова, а за ней несколько мужиков и баб, нагруженных мешками или узелками. Василь и Тимоха узнали своих односельчан и решили открыться. Появившись перед мужиками и бабами с ружьями в руках, они сначала перепугали их, но «болотные братья» поспешили объяснить землякам, что хотят всего-навсего поскорее узнать, что же происходит в селе и почему люди тащат свои запасы в лес.

Конец ознакомительного фрагмента.