Крепитесь, други!

Астра

Оглядываясь на рубиновые звезды, Агнесса тихонько катила коляску к Китай-городу, на Солянку. И другие, более ранние события прошлых лет, на той же Тверской, всплыли в памяти.

1991 год. Потеря денег, когда разом исчезли кровные трудовые сбережения их семьи, стала болезненным испытанием, словно исчезла подушка безопасности, смягчавшая неизбежные потрясения и крутые жизненные повороты. Но самым страшным стало прозрение людей во вдруг открывшейся бездне неопределенности и беззащитности. Это напоминало потрясение христианского человечества после открытий Николая Коперника, когда вместо уверенности, что все идет к лучшему

в этом лучшем из миров, людей пригнуло понимание затерянности Земли в необъятных просторах Космоса.

Пришлось подрабатывать. В 1993 году она, выпускница Строгановки, зарабатывала шитьем. В магазине Трехгорки продавались дешевые военно-пятнистые лоскуты, из которых получались многокарманные охотничьи жилеты. Деньги были скромными и трудными. Однажды, увидев у кассы сумму в 200 000 рублей, Агнесса передернула плечами от отвращения: если то, «ради чего»… противно.

В начале октября 1993 случилась та заварушка. По пути в Трехгорку, дорожка куда вела мимо Белого Дома, она словно попала на фронт. На подступах было темно от войск. Серое, зеленое. Автоматы, каски, машины, частая пружинная проволока заграждения, узкая щель в ней для входа и выхода. Жалкие баррикады напоминали свалку металлолома, чернели потухшие с ночи костры, валялись грязные чашки, куски хлеба, сидели чумазые, бессонные люди, похожие на туристов, некрасивый злобный люд. Особенно безобразны были женщины. Кровавые знамена, надписи «Смерть жидам». «Ужасно, — она качнула головой, — конечно, гмыкающий Ельцин — пакость, но и это… не то». Боевик в стоящем автобусе потянулся стряхнуть пепел в окно, и вдруг обрисовалась вся его заданность в этой зеленой железке и всей ситуации.

На другой день началось. Радио «Свобода», Би-Би-Си вели беспрерывные показы, а у нас, по обыкновению, царствовало молчание. Потом показали по ТВ боевиков на первом этаже Останкино, похожих на кадры из «Звездных войн», рыло вездехода в разбитой стеклянной стене. По зову беспокойства Агнесса поехала в центр. В вагоны метро тесно набились молодые люди, вниз по Тверской двигалась уже молодая толпа. Оказывается, Гайдар призвал готовых, но безоружных граждан к сопротивлению. «Отечество в опасности!» Шли весело, из окон и балконов дурашливо кричали девчонки. На Агнессу оглядывались, кто-то заговорил.

У Моссовета уродливо дыбились «баррикады». Трибуна, флаг, дурачок-Гдлян на помосте, веселая отмашка «Ельцин! Ельцин! Ельцин! Россия!». Все были настроены на драчку, ощущалась молодая эротика и стремление получить ее в акте драки. И вера, вера в истукана Ельцина!

На Красную площадь протискивались сквозь такой же металлолом в Историческом проезде. У Спасских ворот, на всей площади было необычно темно. Под часами, родными с детства, у недремлющей надежи-башни, словно возле матери, теснился народ. Курили. Пьяных не было. По головам пробегал прожектор. Разговаривали, слушали приемник о битве у телецентра. Вот появилась женщина оттуда, ее слова о трассирующих пулях, о ползании на коленях. Зачем она была там? Зачем здесь? А я зачем? — подумалось Агнессе.

Полночь. Бой часов. Ясно, холодно, далекая-далекая полная луна. Гайдар призвал бдить всю ночь. Агнесса поехала домой.

Наутро телецентр был освобожден, все правители поддержали Ельцина, а в Белом доме заперлись депутаты во главе с Руцким и Хазбулатовым. Поначалу их наказали отключением воды и света, отчего в зале заседаний замелькали свечи. Потом прошел слух о предстоящем штурме Белого дома. Ужасно. И она поехала, чтобы не сидеть в квартире

и вообще не сидеть. Мимо станций «Баррикадная» и «Улица 1905 года» поезда пролетали на скорости, по платформам спешли крепкие люди в бронежилетах и касках. Шли толпой по Грузинскому валу. Пришли. И впервые в жизни увидели цепи автоматчиков в касках, шлемах, бронежилетах, услыхали щелчки винтовок, очереди из автоматов, бухание дальних орудий. Белый Дом был близко, флаг-триколор и красные флаги пестрели под солнцем.

— Вы находитесь в зоне обстрела, опасно для жизни. Просьба разойтись, — разносился голос из мегафона. — Вы находитесь в зоне обстрела…

Но куда! Народ ни о чем не думал. По Белому дому уже лупили из БТРов, видны были кучные светлые взрывы на самом здании. Острое удовольствие владело всеми, все было полно наслаждения: каски, автоматы, бронежилеты, цепи военных, автобусы, кайф от взрывов, выстрелов, от грохота проезжающих БТР. На этот раз толпа оказалась разношерстная, за-Ельцин и противо-Ельцин, много пьяных и праздных, женщины за 40 лет. Были и молодые, хорошие, были и другие, будто червивые, с гнильцой, не такие спелые и чистые, как вчера на Красной площади.

— Разойдитесь! — кричал ОМОН.

Молодой мужик истерически распахнул руки.

— Стреляй, гад! Меня в Афгане не убили, стреляй в меня!

ОМОН, двое, ударили его по спине прикладом автомата, ловко нагнули, избили. Агнесса впервые видела такое. После этого ОМОН стал наступать, теснить толпу подальше, вглубь улицы.

— Очистить площадь!

Огрызаясь, отходили. Два невысоких автоматчика увлеклись, далеко прошли в толпе.

— Вы, это, от своих-то не отрывайтесь… — негромко сказал кто-то, и те опомнились, дождались товарищей.

Грохот, грохот орудий, и вот загорелся Белый Дом. Сквозь дым заалели красные флаги на балконах, появились новые, повыше, но под общим полосатым. Балдеж, балдеж разливался над всеми участниками, жадность зрелищ, в которых тонет смысл, и всегда так, начиная с Французской революции. Теплое ясное солнышко равнодушно смотрело сверху, как будто небу земли не жаль.

Какая-то женщина громко говорила-ругалась «за Ельцина».

— Вот он мужик, а вы бездельники и пьяницы.

Ей возражали, и она была довольна общим вниманием. Иностранный корреспондент лопотал что-то переводчице, к нему злобно подскочили.

— Возьмите себе этого Ельцина, вам он нравится.

И вновь выкрики.

— Ельцин — жидовская диктатура, вон она, с автоматами.

Начался пожар, черные клубы из Белого Дома.

— Теперь все. Задохнутся и выйдут, — с тем же удовольствием раздалось в толпе.

Тяжкие выстрелы, сухие хлопки снайперов, группы беседующих, пьяные. Жуют батоны, один купил пряник величиной с тарелку и ел его из коробки, кусками. Бойцовые, агрессивные, полные черного огня, стареющие бабы запели:

— Вставай, страна огромная…

Агнесса посмотрела на них.

— Женщины, не подначивайте. Мы с вами на войну не пойдем.

— Иди-иди… молодая, — но перестали.

День веско перевалился за середину, когда Агнесса сказала себе «хватит» и повернула прочь, к метро «Беговая», вдоль улицы, к мосту. Навстречу плотно двигался оживленный народ. Шли уже с работы, радостные, любопытные, точно дети. Белый Дом тонул в дыму и был хорошо виден. На всех лицах держалось ожидаемое удовольствие, то самое, каким крепко надышалась за четыре часа она сама: каски, бронежилеты, стрельба, огонь и дым над Белым Домом.