Крепитесь, други!
Шрифт:
Тем временем, бухгалтер Люся названивала по клиентским телефонам, чтобы опередить их платежи по ложным реквизитам. Случайно позвонила и Роберту Кофману.
— Как это? — неприятно поразился он. — Я заплатил валютой госпоже Щербатовой. Что-то не так?
Люся спохватилась.
— Ах, ах! Извините, я ошиблась.
— В самом деле? Я могу быть спокоен?
— Да, да, совершенно! Накладка получилась, простите, пожалуйста. Все в полном порядке! — уверяла она.
— Это очень странно.
Положив трубку, он недовольно нахмурился, словно кот, которого погладили против шерсти. Ну и страна! Никогда ни в чем нельзя быть уверенным!
— Что у тебя? — они давно перешли на «ты».
Роберт поделился своей тревогой.
— Мне не нравится этот звонок из «Каскада». Что там произошло?
Алекс расхохотался и в двух словах осветил ситуацию. Роберт был изумлен.
— Никогда не приходилось слышать ни о чем-либо подобном. Это работа артиста.
— Артиста… — повторил его собеседник.
— Безусловно, несомненно! Очень талантливый мошенник! Надеюсь, агентство не погибнет? Этой милой женщине, Агнессе, не будет плохо?
— Конечно, нет. Пустяки.
— Такие натуры не всегда благополучны в обыденной жизни… — начал было Роберт, смутился и оборвал себя на полуслове.
Неожиданно для самого себя, в понедельник Виктор пришел в агентство. Его словно тянуло сюда неведомой силой. «Как злодея на место преступления», — подумал он и с постным лицом уселся за свой стол.
В комнате царило уныние. Как всегда в таких случаях, многие, если не все, оказались крепки задним умом. Кто-то давно заметил смену банка, да не придал этому значения, рассудив философически, мол, раз нет ничего постоянного в нашем лучшем из миров, то все перемены в порядке вещей; кто-то удивился новому сочетанию нулей в семнадцатизначном расчетном счете, но, вспомнив, что на книжках по оплате квартиры тоже поменялись цифры, решил, что так и надо, третьих невнятно удивило качество бумаги, словом, как водится, в наблюдательности никому отказать было нельзя, зато в бдительности — д'oлжно. За три недели у всех случились сделки с оплатой по безналу, и сейчас каждый подсчитывал потери.
— Ух, попадись мне этот негодяй! — кипела Екатерина Дмитриевна, — я бы ему сказала! У нас, у трудяг, воровать, уму не постижимо! А ведь свой, в глаза нам смотрит…
— Это не факт, — отозвался Юра. — Зачем ему тут засвечиваться? Его и след давно простыл. Такие вещи требуют длительной проработки.
— Очень, очень хитроумный жулик, — задумчиво согласился Максим Петрович.
— Совести нет у людей, — в сердцах проговорила Екатерина Дмитриевна, успокаиваясь.
Виктор поднялся и стал расхаживать по комнате, по свободному промежутку между столами и цветочными подставками.
— Ужасный век! Ужасные сердца!
— Внимание, классика! — поднял палец Юра.
Но Виктор добродушно отмахнулся.
— Не цепляйся, вьюнош. Да, классика. О, времена! О, нравы! Что исправляет нравы? Труд? Никогда, посмотрите на каторжан. Искусство? Сомнительно. Некоторые уверены, что красота спасет мир. Но пока что она губит его, потому что знает о себе от зеркала. Если бы та береза, за клумбой, старая и корявая, могла посмотреть на себя в зеркало, она засохла бы от горя при виде молодой белоствольной соседки.
— При чем тут… — поморщилась Екатерина Дмитриевна. — Мы, Витя, и так сидим, как прибитые, а вы, артист, вместо поддержки, лишь добавляете
Виктор вернулся за стол. Он удивлялся на себя. Никакой жалости, никакого стыда, ни раскаяния, ничего! Неужели все это у него на левой руке? Чушь собачья. «Наверное, на старости лет буду ворочаться в постели, но пока, тьфу-тьфу-тьфу, стою как скала». В течение двух дней, предвидя смену денег после Нового года, он носился по городу, менял рубли на зеленьразного достоинства в трех десятках обменниках. Не в одном и том же, упаси бог! Теперь его девизом стала осторожность. Со вчерашнего дня в укромных тайниках квартиры лежали плотненькие зелененькие пачечки долларов, услада чувств и дум заветных… Он подумывал о железной двери, но побоялся привлекать внимание. И главное. Никакой мести «Белой звезде»! Мальчишество, чушь собачья. Его ответ — его наличность.
— Добрый день! Вас приветствует газета «Городская новь»… — звучал тихий голос Лады.
Несмотря ни на что, она продолжала разыгрывать бесконечные телефонные гаммы. Наконец, и она, вздохнув, положила трубку.
— Не идет сегодня. По голосу чуют, что ли? После двадцати пяти отказов нужно как-то восстановиться.
Она давно заметила, что от плотных рекламных переговоров в душе смолкают все тонкие звуки. И когда это случалось, когда накатывало уныние, а душа просила счастья и музыки, Лада поднималась на последний этаж, и выше, на чердак, если на его дверях не висел замок. Железная крыша, деревянные стропила, гравийная засыпка пола обладали мягким звучанием, и если удалиться от входа и отвернуться к слуховому окну, можно было петь в полный голос и даже плясать на деревянном настиле. Чего она только не пела! «Рябину», «Степь да степь», «Позарастали стежки-дорожки», частушки, арии Розины, Виолетты, Кармен, короля Филиппа, и даже концерты для скрипки с оркестром! На душе вновь возникали нежность и высь. Мягкая, освеженная, спускалась она вниз, к телефонным поединкам. Никто не знал, где она бывала, даже Шурочка.
Виктора, между тем, так и подмывало. То, что никто не догадывается о его успехе, угнетало его, как немота. Он вновь вскочил и пустился в размышления на любую тему, хотя бы о последнем замечании Лады, лишь бы не молчать, высказываться на публику.
— Да, двадцать пять неудач — это круто, — сочувственно начал он. — Так и сорваться недолго. Ведь кто такой рекламный агент? По большому счету, змеелов. В чем его искусство? Сначала обманными движениями он выманивает змею из норы. Страшно? А как же! Потом хватает за голову и прижимает зубами к чашке. Это вообще жуть. Наконец, готово, змея подоена, договор оплачен. Или сорвалось, и все напряги насмарку. Еще круче. Вот почему надо восстанавливаться. В режиме страха долго не продержишься.
— Вы неисправимы, Витя, — с досадой оглянулась Екатерина Дмитриевна, стоявшая у полки.
Она набирала чистые бланки для своей группы и придирчиво сверяла банковские реквизиты.
— Я просто назвал вещи своими именами. Тьму низких истин, так сказать. Желаете возвышаться самообманами — ваше право.
— Ты всех разрушаешь, герой, — посмотрел Юра. — Я тебе не верю.
Виктор пожал плечами.
— И не надо мне верить. Ищи себя, любого себя в тайных глубинах самого себя. Если бы… если бы вот это окно стало исправлять себя, чтобы отразиться в мониторе ровным прямоугольником, каким бы оно оказалось на самом деле? Можно представить.