Крепитесь, други!
Шрифт:
Из кабинета доносились голоса. Следовало обождать.
В тесноватом коридорчике Агнесса была не одна. Сюда выходила и другая дверь, возле которой висела табличка: «К преподобному не толпитесь, размещайтесь на стульях в передней.» Несколько священников в черном облачении с крестами на груди ожидали (толпились стоя) в почтительном молчании. Это были мужчины солидного возраста, с бородами, давно побитыми сединой. Среди них выделялся красивый, совсем не старый, грузин с огненными черными глазами, свежим лицом и тоже сединой в смоляной кудрявой бороде, но, как бывает у южан, лишь украшавшей его мужественную
Но тут из «ее» двери вышел молодой человек в сутане, и она перешагнула порог.
Кабинет был обширен. Ей показалось, что его теплое сумрачное пространство не было «обставлено», но было «обжито». За стеклами шкафов поблескивали золотые книжные переплеты, на большом «толстовском» столе с оградкой и зеленой настольной лампой было опрятно и строго. Суховатый, светло-приветливый человек, отец Владимир, приподнялся навстречу, предложил сесть напротив него, устремил на нее внимательные глаза. Волнение улеглось. Просто и толково она развернула перед ним свое коммерческое предложение,подала составленную накануне и набранную на компьютере «Записку…» о том же, и медиа-план с расценками, объемами и сроками. С учтивостью, подобающей месту, поинтересовалась службой «Связи с общественностью» в условиях Патриархии, и выслушала серьезные, чуть-чуть иронические, ответы.
Наконец, беседа окончилась. Отец Владимир поднялся, сделал шаг навстречу ей и двери.
— Я доложу по начальству, — с мимолетной улыбкой сказал он, как бы расставляя точки над чисто-коммерческими переговорами.
— А я, с вашего разрешения, перезвоню вам через неделю, — простилась она.
Бережа впечатление от беседы с умным, неощутимо-легким человеком, Агнесса вышла за зеленую ограду и дальним обходом, переулками с дивно-старомосковскими именами принялась плутать вдоль старинных особняков, словно по кривым дорожкам, так или иначе ведущим к станции метро.
Через неделю она осторожно напомнила о себе по телефону и услыхала сдержанный, чуть усталый голос.
— Преподобного не было, ничего не известно.
Еще через неделю звонки остались безответными, трубку не брали. Умудренная рекламным опытом, она больше не звонила.
В театральной труппе «Белая звезда» давали премьеру. «Катя + Гриша = любовь» современного автора Кондрата Рубахина, как обозначил он на афише свой псевдоним. Была его пьеса недлинной, в двух актах, по образу и подобию всех современных спектаклей, которые не рискуют задерживать внимание «новых русских» долее, чем на два часа. На суд зрителя представлялись шумные сцены золотых екатерининских времен, эротические, танцевальные, с простой, но лихо закрученной интригой, с откровенно-грубоватыми, в духе «светлейшего», шуточками и россыпью намеков. И хотя давным-давно можно было говорить, что угодно, автору казалось, что намеки действуют острее, будоража глубинные влечения и либидо каждого зрителя. Вениамин Травкин был согласен с ним.
Главным затруднением спектакля чуть было не оказались костюмы. Из-за них, этих фижм и камзолов, париков и корсетов грозили обрушиться все творческие находки и осуществления молодой труппы. А помещение! Аренда, ремонт… Но репетировали
Всю осень на Веньку было жалко смотреть. Он вел стаю вслепую, в полную неизвестность, уповая лишь на то, что работа, как хлеб, сама себя несет. И точно. В последнюю минуту, уже в декабре, за три недели до премьеры у театра появился спонсор. И какой!
В помещении застучали молотки, зажужжали швейные машинки…
Премьера, премьера!
… Виктор гулял по фойе, рассматривая портреты артистов. Его портрета уже не было. Это понятно. Но изменилось и еще кое-что. Появились новые входные двери, самораздвигающиеся перед входящим, и обивка стен рубчатой синей тканью вместо обшарпанной масляной краски, и пушистые одноцветные ковры под ногами, диваны и многое, многое. Знакомая буфетчица, разодетая в фирменную блузку с вышитой «Белой звездой» на груди налила ему коньяку в чистейший фужер, подала черную икру с лепестком сливочного масла, и осетрину первой свежести на мягком ломтике белого батона.
Он вошел в зал после третьего звонка, сел на последний ряд.
Екатерину Вторую играла, конечно, Наталья Румянцева. С тех пор она похорошела и расцвела еще больше, и в этой костюмной роли была неотразима. Наташка, его Наташка, чужая жена… А сами костюмы! Даже с последнего ряда бросались в глаза богатые шелковые и бархатные ткани, вспышки драгоценностей на шее и руках. Бриллианты, ясное дело, были поддельными, но от дорогих зарубежных поставщиков. Зато хрустальные бокалы, и, чего доброго, шампанское были настоящими!
И вся пьеса пенилась и кипела страстью Императрицы и Потемкина. Браво, Рубахин! Браво, Травкин! Любовь героев казалась настолько искренней, необузданной, отчаянной, словно у них оставался один-единственный миг жизни! Что вытворяли артисты! Как раскручивали действо!.. Но Виктор-то знал, что в жизни сама Наталья на ножах с этим актером — «Потемкиным», что лучшая подруга — «Княгиня Дашкова»- в жизни чуть не отравилась из-за ревности к нему, Виктору, что весь блеск лицедейства и гром аплодисментов не спасет артистов от общественного транспорта, которым они вернутся домой. Но таков ТЕАТР, божественное искусство!
В антракте он вновь завернул в буфет, выпил коньяку и отправился за кулисы. Ноги сами несли его по знакомым переходам. С бьющимся сердцем прошел коридором, свернул налево, поднялся на несколько ступенек и вдруг увидел всех сразу. Вся труппа в париках и костюмах стояла с бокалами в руках вокруг молодого господина с бородкой, в черном смокинге с блестящими отворотами, и его дамы. В даме, высокой царственной женщине с открытыми плечами, горделивой головой и спокойным взглядом серых глаз он мгновенно узнал Валентину. Она была в длинном платье удивительной красоты.
— Виктор! Какая встреча! — произнесла она. — Ах да! Ведь это же ваш театр! Налейте ему, друзья!
Виктора затормошили старые знакомые. Он подошел к Наталье, нагнулся к ручке, поздравил с законным браком. Она поблагодарила. Театр!
— Кто это? — негромко спросил Алекс у Валентины.
Брови его слегка подрагивали, он словно ощупывал явление нового лица.
— Это мой сотрудник. Он артист.
— Артист… — произнес Алекс и вновь полоснул взглядом лицо Виктора. — Его фамилия Деревянко?