Крепкие узы. Как жили, любили и работали крепостные крестьяне в России

Почти двести лет в России существовал порядок, при котором одни могли с абсолютной легкостью распоряжаться другими. Люди жили бок о бок, но при этом находились словно на разных планетах. Полное бесправие крепостных и безграничная воля помещиков породили столько сюжетов, каких не сыскать ни в одном романе или сериале.

Это были крепкие узы. Настолько, что разорвать их не получалось много десятков лет. Пытался браться за это Павел I и его сын Александр I, размышлял над этим Николай I, и лишь Александр II решился поменять устоявшийся уклад. Современники не оценили: в 1881 году царя-освободителя убили народовольцы.

Крепостное

право обросло мифами и множеством домыслов. Им до сих пор стыдят друг друга современники. А кто-то радостно сообщает: «А у нас его не было!» «Да такого вообще нигде не было!» – отвечают другие.

Эту страницу истории нужно изучать хотя бы потому, что она затрагивает каждого из нас. Мы все – потомки хозяев или угнетенных, причастных или наблюдавших со стороны. За цифрами, обозначающими число крепостных, миллионы судеб. Некоторые из них сложились ярко, необычно. Другие канули в безвестность, уморенные Салтычихой, отправленные в солдаты, сгинувшие в петербургских борделях или на дальних рубежах империи.

Но история крепостного права соткана не только из слез. В ней есть место уму и таланту, везению и гордости, любви и преданности. Эта книга в первую очередь о людях. И о тех крепких узах, которые связывали помещика и крепостного.

В России начала XIX века никто особенно не удивлялся, если владелец усадьбы уделял внимание яркой крепостной девушке. Даже у «солнца русской поэзии», Александра Сергеевича Пушкина, случился роман с дочерью крестьянина Калашникова, Ольгой. Об этом романе известно меньше, чем об увлечении поэта Анной Олениной или Елизаветой Воронцовой, но девушка явно оставила след в его душе.

Ольга попала в семью Пушкиных в девять лет. Сначала все Калашниковы служили Петру Абрамовичу Ганнибалу, которому Александр Сергеевич доводился внучатым племянником. В имении Петровское, где они обитали, уклад жизни был незатейлив: отец Ольги играл барину на гуслях, а еще умел делать сладкие домашние настойки из ягод. Темно-красные, немного тягучие, они подавались студеными вечерами, чтобы напомнить о лете, чуть-чуть согреться. Но в 1806 году гусляра забрали в соседнее Михайловское, помогать Надежде Осиповне Пушкиной, и вскоре Михайло Калашников дослужился у нее до управляющего. Семью разделили: Калашников хотя и жил довольно близко, но все же отдельно от жены и детей, оставшихся в Петровском. Но кому было дело до предпочтений какой-то крестьянской семьи? О таких вещах не задумывались. Это ведь имущество! (Пусть и живое.) Но в 1814 году Ольгу приписали в «сенные девки» у Пушкиных. С тех пор у девочки появились новые обязанности: вышивать, прясть и шить по мерке. Тонкие пальчики юной работницы справлялись ловко, и Арина Родионовна, которой поручили присматривать за ней, почти всегда была ею довольна.

Учеба, потом придворная жизнь – Александр Пушкин мог не скоро еще показаться дома. Но в июле 1824 его наказали, предписав отправиться в материнское имение до дальнейших распоряжений. В том злополучном 1824 году поэт отличился дважды. В то время он служил в Одессе, под руководством графа Михаила Воронцова. Начальству Пушкин откровенно не нравился: не выказывал большого рвения к своему делу, зато обожал строить глазки графской жене, Елизавете Ксаверьевне. Но точкой кипения стала поездка Александра Сергеевича по Херсонской губернии. Ему следовало составить отчет о последствиях нашествия саранчи, буквально сожравшей все посевы. И с задачей Пушкин справился феноменально. Бумага, поданная им, была предельно красноречива:

Саранча:23 мая –

летела, летела,24 мая – и села25 мая – сидела, сидела26 мая – все съела27 мая – и вновь улетела.

Это выглядело откровенным издевательством, и Воронцов не просто гневался. Он орал и требовал от Пушкина объяснений. Полемика затянулась, поэт признавать неправоту не спешил. Дело принимало нехороший оборот.

Напрасно друг Вяземский умолял Пушкина быть осторожнее и сдерживать порывы. Какое там! Из-под пера летели злые строки о Воронцове:

Полу-милорд, полу-купец,Полу-мудрец, полу-невежда,Полу-подлец, но есть надежда,Что будет полным наконец.

Пушкин подал в отставку, однако граф опередил его со своим рапортом высочайшему начальству. И это вышло поэту боком. Из столицы последовали вести: извольте быть наказанным. Почти «В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов». Александру Пушкину предписали отправляться в Михайловское, да поживее.

Отец негодовал и бранил своевольного сына. Опасения старшего Пушкина были понятны – своим поведением Александр ставил под удар не только самого себя. Ни одно семейство в России не хотело испытать гнев императора. Что это означало для знатной фамилии? Могло быть удаление от двора, лишение званий или должностей, а как итог – бесславное прозябание в провинции. И какие перспективы вдали от Петербурга, от его возможностей? Да еще у небогатого, пусть и аристократического семейства?

Ссоры в Михайловском не прекращались, и в этой до крайности неприятной обстановке Александр Сергеевич и заметил крепостную Ольгу. Сердцу было чем утешиться: ей сравнялось девятнадцать, она оказалась очень миловидна, и только присутствие родителей мешало Пушкину приступить к решительным действиям.

Ухаживание за крепостной – было ли оно? Возможно, поэт говорил девушке какие-то приятные вещи, побаловал небольшим подарком. Но отношения начались позже, ближе к зиме, когда из Михайловского уехали почти все Пушкины.

Сначала Александру было невообразимо тоскливо. «Бешенство скуки пожирает мое глупое существование», – писал он. Потом тональность писем к друзьям поменялась, Пушкин почти привык к изгнанию и даже начал входить во вкус этого нового распорядка жизни:

«Вечером слушаю сказки и вознаграждаю тем недостатки… своего воспитания. Что за прелесть эти сказки!»

Впоследствии много станут говорить, что ему помогла поэзия, что его окрылили музы… Но были и другие моменты, которые скрашивали существование Пушкина: его связь с Ольгой Калашниковой.

Между Петербургом и Михайловским постоянно велась оживленная переписка. Своему лицейскому другу Ивану Пущину (поэт вообще любил поделиться любовными похождениями) Пушкин рассказал о крепостной почти сразу. По крайней мере, побывав в Михайловском в начале 1825 года, Пущин оставил красноречивую запись в своем дневнике: