Крепость Дракона
Шрифт:
Но вот в чем он совершенно не сомневался, так это в том, что до Эстафы никто не называл его Норрингтоном. Он бы это непременно запомнил, потому что Норрингтоном быть гораздо позорнее, чем безымянным сиротой. Такие сироты встречались у них в Низине, мужчины и женщины. Они работали в полиции Ислина, охотились за теми, кто были когда-то их друзьями. Называли их Темными наемниками, но применять этот термин к обитателям Низины даже в шутку было опасно: непременно побьют.
То существо в пещере, то, как оно внезапно появилось и заговорило, еще тогда заставило Уилла задуматься над тем, что происходит. Он постарался вспомнить, что же
Уилл решительно покачал головой. Он — сулланкири, а кому же не известно, что доверять им ни в чем нельзя? Нельзя верить также и Ворону, и Резолюту. У меня была замечательная жизнь, пока эти двое не вмешались и не впутали меня в магию.
Уилл с упрямством, рожденным на улицах, сказал себе, что Ворон, Резолют и Эстафа, да и все остальные, кто верил, что он — Норрингтон, просто заблуждались. Никакой я не Норрингтон, и дело с концом. Он кивнул и выкинул всю эту чушь из головы.
И правильно сделал: сейчас Уиллу было о чем подумать. Он сразу же избавился от робы ученика, чтобы чародеи не напали на его след. Отдал он ее тряпичнику в обмен на другую одежду, впрочем и ее он тоже быстро поменял: забрался в один дом и украл более подходящую одежонку.
К полуночи единственным, что у него осталось после долгого путешествия, были воспоминания. К Маркусу и Фабии он сразу вернуться не мог, потому что Ворон о них знал, и за ним туда бы сразу пришли. Если полиция нагрянет к Маркусу с допросом, это, конечно, навредит Уиллу, когда тот надумает вернуться, но он решил украсть для хозяина что-нибудь ценное, тогда Маркус его непременно простит. Ну а если Маркус упрется, а Фабии понравится его подношение, то она непременно выступит в его защиту.
Меня побьют, да и черт с ним.
В первую ночь Уиллу надо было найти место для ночлега. Он заглянул в два-три известных ему местечка, но там уже было все занято. Пока бродил, едва не угодил под бдительное око ночных сторожей. Хотя они делали обычное свое дело — совершали обход города, — Уиллу казалось, будто они собираются изловить его.
Затем он довольно легко разыскал Луминию. Она была в аллее с клиентом. Юбка поднята, ноги обхватили бедра партнера, но тот, судя по всему, не был доволен. Он принялся бить ее и ругать, а потом и вовсе поднял на нее руку. В темноте тускло блеснуло лезвие ножа.
Первый камень ударил мужчину по запястью, и нож упал. Второй отскочил от лба, когда незнакомец повернулся к Уиллу. Глаза хулигана закатились, и он мешком свалился на землю. Луминия с вздымающейся от волнения грудью, зажав рукой рот, посмотрела сначала на мужчину, потом — на Уилла.
— Как же я рад тебя видеть, Луминия. — Уилл опустился на колено, снял с пояса мужчины кошелек, а потом поднялся и взял ее за руку. — Это же я, Уилл. Ты меня еще не забыла?
— Что ты, Уилл, мне тебя сам Арелий послал.
— Да я и сам сын Фортуны. — Он потащил ее за собой. — Ты все еще живешь над мастерской красильщика?
— Да. — Она опустила юбки. — Уилл, где ты пропадал?
— В горах, на луне… и вот вернулся назад. — Он кинул ей потертый кожаный кошелек. — Здесь не так много,
— Да, мой маленький герой.
С этими словами Луминия пошла вперед и довела его до своего дома. Уилл удивился тому, что всего два месяца назад ее комнаты казались ему роскошными: во время путешествия он останавливался в куда более чистых и приятных номерах. Да и саму ее он раньше считал самой прекрасной в мире женщиной, но оказалось, что до Сефи ей далеко. Ну а если сравнить с Алексией… нет, лучше уже и не сравнивать.
Благодарность Луминии тем не менее уничтожила мир, находившийся за порогом ее убогих комнат. Никогда еще Уилл не испытывал таких ярких впечатлений. Когда он раньше баловался с девчонками, все это были хиханьки да хаханьки, любопытство и невинность. Забава, одним словом. Некоторые воспоминания вызывали краску на его щеках, но сейчас он обо всем забыл.
Луминия продемонстрировала ему раскрепощенную, безграничную страсть. Порой она направляла его одним-двумя словами, а порой — достаточно было движения или вздоха. Подобным же образом она разгадывала его стоны и вздохи, поднимая Уилла к высотам блаженства. Моменты отдыха были словно плато: там он сосредоточивался на своих ощущениях, чувствовал ее теплое дыхание и пальцы на своей коже. Потом снова — крутой подъем, все выше и выше, и ему казалось, что он либо взорвется, либо сойдет с ума.
Опять плато, подъем и плато — высоты, которые казались ему просто немыслимыми.
Когда занялся рассвет, Уиллу показалось, что прошел целый год. Внутри все горело. Он лежал, запутавшись в простынях, бескостная потная масса. Улыбнуться не было сил, но он все же улыбнулся девушке и провалился в сон.
Проснулся он к вечеру. Луминия принесла ему разбавленного вина и немного хлеба. Нежно его поцеловала и заставила поесть. С набитым ртом он спросил о Маркусе и Фабии, попросив не сообщать им, что вернулся в Ислин, поскольку пока не решил, что будет делать.
Мягкий желтый свет сальных свечей был благосклонен к красоте Луминии.
— Не беспокойся, Уилл, — улыбнулась она. — Маркус недели две назад выгнал Фабию. Она очень расстроилась и запила. В пьяном виде уснула на улице, и прилив смыл ее в море. Она погибла, и это его вина. Так что теперь он от меня ничего не дождется. Я это ему так и сказала.
Уилл поблагодарил за еду.
— Мне сегодня нужно кое-что сделать, так что не знаю, где буду ночевать.
Она кивнула:
— Можешь снова ко мне прийти, если захочешь.
— Правда? Женщина улыбнулась:
— Ты же вор. Я не смогла бы запретить тебе, если бы и захотела. Кстати, сегодня я буду с Хищником.
— Гм. — У подростка сжалось сердце.
Она погладила его по щеке.
— Уилл, ты же знаешь…
Он поцеловал ей ладонь и подмигнул. Поднялся с постели и надел башмаки. Наклонившись, проглотил комок в горле, потом улыбнулся.
— Если понадобится, я найду тебя.
Луминия ему кивнула, и он ушел. Спустившись по ступенькам, распахнул плащ, подставил грудь холодному ветру: ему хотелось заковать свое сердце в броню. В эту ночь, когда в мире были только он и Луминия, он поверил, что эта женщина любит его. Оказавшись в реальном мире, Уилл понял, что это неправда. И ему было горько, очень горько. Правда, с каждым шагом, отделявшим его от ее постели, боль смягчалась. Ветер, заморозив ему сердце, убрал боль, и Уилл не надеялся, что когда-нибудь оно оттает.