Крепость королей. Расплата
Шрифт:
Арбалет подходил для этого куда лучше.
— Так я и знал, что ты снова торчишь здесь и ворон считаешь… Бестолочь!
Фридрих развернулся на голос отца. Старик сопел и опирался на трость, поднимаясь по лестнице. Один лишь его вид вызывал у юного графа спазмы в животе. Он невольно задумался, сколько же отцовских оскорблений пришлось ему вытерпеть с детства.
— Я думаю, — ответил Фридрих холодным голосом. — Тебе бы тоже изредка не помешало.
— Ха, думал он!.. Ты которую неделю уже только и делаешь, что думаешь! Ладно бы еще на охоте пропадал, как бестолочи твоего возраста. Так нет же, юный владыка строит воздушные замки, между тем как в его
Фридрих закатил глаза.
— Твою крепость в Пфальце тоже сожгли, отец, не забывай. Нойшарфенек ты сохранил лишь потому, что крестьяне к этому времени сдались.
— Потому что они боятся меня, вот почему! В любом случае, я бы давно на твоем месте прихватил несколько человек и вернул свое по праву.
— Ты прекрасно знаешь, что это не так просто, — выдавил Фридрих сквозь зубы.
Руки помимо воли снова потянулись к арбалету, лежащему на краю стены. Пальцы легли на спуск.
Всего один болт. Один щелчок…
— Эти ублюдки заперлись в Трифельсе. А его, как ты знаешь, взять куда сложнее, чем соседние крепости, — продолжил наконец Фридрих. — Или хочешь, чтобы я позорился у всех на глазах, стоя под стенами собственной крепости и укрываясь от крестьян? — Он одарил отца яростным взглядом. — К тому же у меня просто нет денег, чтобы нанять ландскнехтов. От тебя-то, скряги, уже ничего не дождешься!
Старый граф нахмурился.
— Следи за словами, Фридрих! Я пока еще твой отец, — он взмахнул тростью. — Как бы то ни было, я не стану транжирить деньги ради этой рухляди! Я в твои годы имел в собственности уже три крепости, и не какие-нибудь развалины вроде Трифельса, который давно пережил свое время… Все равно не понимал, что ты нашел такого в этих руинах. Сокровища норманнов, ха! Говорю же, воздушные замки…
Пока отец разглагольствовал себе дальше, Фридрих уставился на поля. Как же ему надоело все это! Больше всего ему хотелось сбросить старика со стены и положить конец его брюзжанию. Почти два месяца прошло после его поспешного бегства из Шарфенберга. Несколько долгих недель в родовой крепости отца, проведенных за изучением старинных документов, стрельбой из арбалета и бесплодными размышлениями. Тогда, в Шарфенберге, Фридрих спасся, спрыгнув в выгребную яму за крепостными стенами. Бегство было до того унизительным, что даже воспоминание об этом едва не лишало рассудка. Мысли вращались по замкнутому кругу. Все, о чем он так страстно мечтал, сокровища норманнов, которые сделали бы его независимым от отца, самостоятельная жизнь гордого правителя, — все пошло прахом. Обуздать ненависть удавалось, лишь отстреливая время от времени зайцев и хищных птиц. Это приносило хотя бы временное облегчение. Но Фридрих сознавал, что с каждым кроликом, дроздом или соколом в мыслях ему представлялась лишь одна цель.
Агнес…
Из-за нее он опозорился, и только с ней мог положить этому конец. Агнес бросила его вместе с этим щуплым менестрелем, унизила его, а потом, судя по всему, рассказала крестьянам о потайном туннеле… При этом у них было столько общего! Она была первой женщиной, к которой Фридрих испытывал что-то вроде симпатии. Он понимал, что успокоится, только когда она окажется у него в руках. И ночами напролет представлял, что с ней сделает.
Где же ты, Агнес? Где?
Все посыльные, которых он доселе отправлял на поиски, возвращались ни с чем. Ни Агнес, ни менестреля выследить не удалось.
— Ну, может, тебе повезет, и
Людвиг фон Лёвенштайн-Шарфенек замолчал и, казалось, задумался. Потом нетерпеливо взглянул на сына.
— А собственно, почему бы и нет? Ну что, справишься?
— Что… что ты имеешь в виду? — недоуменно спросил Фридрих. Он снова погрузился в мрачные раздумья.
— Ну, мне нужен безжалостный ублюдок, который возглавил бы карательный отряд. Такой, который ни перед чем не остановится. Которого не разжалобят слезы детей, пока их отец с распухшим языком болтается на липе. К тому же я собрался повысить размер податей. Нелегко будет вытрясти лишнее из непокорного холопья, — граф смерил сына взглядом. — Так ты хотя бы отвлечешься и сможешь показать, чего стоишь, — он вдруг улыбнулся, обнажив черные пеньки зубов. — А знаешь что? Если поможешь мне, можешь оставить людей себе. Возьмешь пятьдесят человек, которых я и так выделил бы в карательный отряд, и отвоюешь свои чертовы развалины. Ну, что скажешь?
Фридрих долго собирался с ответом, наблюдая за полетом очередного сокола. В голове по-прежнему звучало одно-единственное имя, снова и снова.
Агнес, Агнес, Агнес…
Чтобы не сойти с ума от ненависти, зайцев и птиц скоро будет недостаточно. Фридрих вспомнил взгляд казначея, прежде чем эти глаза остекленели. Тот взгляд его… как-то успокаивал, по крайней мере на время. А если сейчас и хотелось чего-то, так это спокойствия.
Только тогда он сможет вновь посвятить себя своей мечте.
— Почему бы и нет? — ответил Фридрих с нарочитым равнодушием. — Немного отвлечься в самом деле не помешает… — Он смерил отца пренебрежительным взглядом. — И ты действительно дашь мне ландскнехтов, чтобы захватить Шарфенберг и Трифельс?
Отец кивнул.
— Ландскнехтов, дюжину аркебуз и несколько картаун. Даю слово, — он протянул сыну руку. — Соглашайся и докажи наконец, что достоин носить мое имя.
Фридрих пожал ему руку и удовлетворенно улыбнулся. Он вдруг почувствовал странное облегчение. Он вернет себе крепость, снова возьмется за поиски сокровищ и рано или поздно разыщет Агнес. Однако прежде покончит с тяжелой, но не лишенной своей прелести работой.
Работой, в которой нет места чувствам.
Неделю спустя дюжина лошадей тащила вверх по Рейну тяжелогруженый парусник. Вода под лучами зенитного солнца переливалась бликами. На многочисленных баржах, плотах и лодках, что попадались навстречу, стояли загорелые плотогоны и махали им со смехом. Казалось, эта жестокая война шла только на суше, там, где еще напоминали о ней сожженные деревни, развалины замков и увешанные трупами деревья, — а на реке царил мир.
Посреди палубы в тени натянутого полога дремали три путника: двое мужчин и юная девица в дорогих, хоть и неброских, одеждах. У мачты висели новенькие ножны со шпагой, рядом была прислонена лютня из полированного кедра. На складном столике между путниками стоял графин пфальцского вина, поблескивая в лучах полуденного солнца.