Крепость Магнитная
Шрифт:
Вдруг послышалось, будто из комнаты Лины донесся плач. Отстранив хозяйку, ринулся туда. Что такое? Никого. На полу связка книг, разбитая пластинка…
— Извините.
— Нахал! — почти выкрикнула Августа Бенедиктовна. — Моя дочь не из таких, чтобы выходить замуж за первого попавшегося. Чем хотел прельстить — барачной грязью, клопами… Повторяю, уехала и видеть тебя не желает!
— Вижу, вы и впрямь напугались. Как же, дочь инженера и вдруг замуж за простого рабочего… Теперь я понимаю, кто вы и что. Вы и ваш муж бесчеловечны. Единственной дочери хотите жизнь исковеркать. Мне
— А ты не очень-то! Раскаркался. Вон скоро муж придет. А то и милицию вызову…
— Не пугайте, я вашего мужа не боюсь. А в милицию не пойдете, не посмеете, вам же самим стыдно будет. Поймите, наконец, она не ребенок, ей скоро двадцать… Эх, мамаша!
— Ты ей не пара! — со злостью бросила хозяйка. — У тебя ничего нет. Одна рубаха, и та застирана!
— Наоборот. Я чертовски богат. Мое богатство — молодость, специальность прокатчика, наконец, знания, которые черпаю в институте. Мой дед был неграмотным, слепым на всю жизнь остался отец, а я кончил рабфак и вот учусь дальше… Я счастлив! Но вам этого не понять, вы оттуда, из прошлого, и рассуждаете, как мещане…
Августа Бенедиктовна, знай, твердила одно: дочь будто сама не пожелала идти в барак и что судьба у нее совсем иная…
— Ты человек иного склада! — наконец выпалила она.
— Вы хотели сказать, иного круга? Я вас понял. Спасибо за откровенность. — Порфирий повернулся и медленно побрел вниз по ступенькам.
Открыв наружную дверь, он чуть было не столкнулся с Аркадием Глебовичем. Тот задержался на секунду, шарахнулся в сторону, как от чумного. Согнулся, засеменив вверх по лестнице.
Когда Порфирий вернулся к подводе, Родион с укором произнес:
— И чаго так долго!
— Поехали, — махнул рукой жених.
— Постой… а невеста, как же?
— Гони, говорю!
Поняв, что у жениха большая неприятность, Родион огрел коня кнутом:
— Но-о, ты! Застоялся.
Пробежав немного трусцой, старый, заезженный мерин поплелся нога за ногу.
— Зря начальству в глаза лез, — бубнил Родион. — Коли б знал, что такое выйдет, и коня б не требовал. А невеста, видать, подлая, ишь, не могу пешком, приезжайте, а сама, небось, уже думала, как сбегнуть. Стерьва позорна!.. Н-но-о ты, лядящий! — замахнулся кнутом, но не ударил. Опустил вожжи, повернулся к седоку: — Лет тридцать тому назад случай был. Нанял, значится, жених тройку с бубенцами, посадил музыкантов — и, понятно, в другое село за невестой… Верстов этак за двадцать пять. Ну, приезжает, заходит в дом, а невесты как не бывало. «Иде Марийка?» — спрашивает. Отец невесты, богач на всю деревню, отвечает: «Не твое, говорит, свинячье дело! Передумал я. Дочь у меня одна-разъединственная. За кого хочу, за того и выдам. И разговаривать с тобой у меня нет никаких надобностей. Кыш отседова!»
Стало быть, от ворот поворот. Почернел жених от горя. Рухнул в сани: «Гони, ямщик! Играй, музыка!..»
Понеслась тройка, снег столбом. Жених то сидел,
— Да замолчи ты! Без тебя тошно, — оборвал Порфирий.
— Так ведь быль, от нее никуда… Н-но-о, пошел! — задергал вожжами Родион.
Мерин побежал быстрее. Вот уже и парк металлургов. Порфирий молча смотрел на деревья, на низко висевший над городом желтый месяц и все же не мог успокоиться. Тревожные мысли щемили душу: никогда не думал, что может так обернуться, а вот — на тебе! И она, Сталина, тоже хороша. Как же, слово дала… А, выходит, не любила. И почему-то вспомнил Леньку Мойсеновича, давние именины, когда тот весь вечер танцевал с нею. И родители были в восторге от него: как же, учитель танцев, артист!..
— Чего гутаришь-то? — обернулся Родион.
— Так про себя… Эх, ты, Родька, ничего ты не понимаешь!
— То ись как? Отлично понимаю. Вон женка у меня, Евдоха, так она, к примеру, не захотела сюда ехать. Не нужен, говорит, мне Магнитстрой и ты тоже! Что же, выходит, слезы лить? Ни в жисть! Одна у меня забота, ребятенка жаль, а чтоб по ней убиваться, да пропади пропадом!.. Бабу найти, скажу тебе, раз плюнуть. Сколько их сюда понаехало и все женихов ждут… Вот такое мое понятие!
— Понятие у каждого свое, — отозвался Порфирий. — Ты прав, Родион, каждый по-своему с ума сходит.
— Из-за бабы ум терять? Да ты что, скорее мерин петухом запоет!
Начались бараки, и Порфирий велел остановиться:
— Вот что, — сказал он. — Лошадь на конный двор, а сам ко мне. Поужинаем.
— Мы с удовольствием, без этого как же. Еда, она всему голова. А еще, ежели пивка, по-христиански… сказу нет.
Сойдя с кошевки, Порфирий вошел в барак, отвесил низкий поклон: здравствуйте, кого не видел. И вдруг сказал:
— Эй, музыканты, гости спят!
— Какой он веселый! — послышалось в углу.
— Он всегда такой, — сказал Глытько и, взяв гармонь, бросил пальцы по ладам. Запикала мандолина Антонио. Кто-то вместо бубна ударил в заслонку.
— И вправду, чо носы повесили! — Порфирий повернулся на носках, вышел на круг — красивый, ладный, только глаза почему-то грустные: «Подгорную!»
Послышались одобрительные возгласы, смех. А он, ударив каблуками об пол, повернулся, сыпанул дробью:
Шире круг, шире круг, Сам иду плясать за двух!Вздрогнули, заскрипели половицы. Варя коснулась плеча Галины:
— Как пляшет, а еще недавно я его учила.
— Ты его давно знаешь?
— Второй год. У Лины на квартире познакомилась. Помню, это было на именинах, все танцуют, а мне не с кем. Стала его уговаривать, вытащила на середину комнаты, а он, будто медведь, ноги переставляет, спотыкается. Вижу, действительно не умеет. Нарочно его подхваливаю, неплохо, говорю, получается. А Ленька Мойсенович хохочет, ему, говорит, прямая дорога — в балет!..