Крепость Магнитная

Лозневой Александр Никитич

— Вы куда едете? — спросил долго молчавший сосед.

— Домой, к маме.

— Минчанка?! — спохватился он. — Вот кстати… Меня, понимаете, по службе перевели. Вот еду в столицу, а жилья пока нет. Может, подскажете, где найти комнату.

— Комнату на одного всегда снять можно. Трудно с семьей, а одному…

Мужчина оживился, подсел ближе, и Роза увидела, что он еще молод: лет тридцать, тридцать пять, не более.

— Вы замужем? — вдруг спросил он.

— А зачем это вам?

— Просто так. От самого Бобруйска сижу, как пень, молчу, словом не с кем перекинуться. Посмотрел на вас, хорошая, думаю, женщина, отчего не поболтать, делать все равно нечего.

— Со скуки, значит?

—

Да… То есть, что вы! Я к тому, что, может, и познакомимся. Гора с горой, как говорится, не сходится, а человек с человеком… Большое горе у меня… женка бросила. Три года вместе жили, все было хорошо, тихо, тут — на тебе — теща приехала. И знаешь, недельки не пожила, упрекать стала: от тебя, говорит, зятек, бутылкой пахнет. Что вы, мамаша, больше стопки не пью. Все равно, заключает, раз начал, втянешься — и тогда!.. Что, спрашиваю, тогда?.. Как это — втянусь?.. Так она и слушать не хочет. А сама опять — за мораль. И женку на это подбила. Вернусь с работы, а Ганна, это, значит, женка — где, у какой потаскухи был? А ну дохни, опять нализался?! Был я, отвечаю, у друга и выпил самую малость. Водка, говорю, — это враг, но ежели с умом, по рюмочке, она как лекарство. И полрюмки, кричит, не позволю! И так однажды расходилась, что села на поезд и уехала. К мамаше, понятно, в Брест.

— И хорошо сделала!

Мужчина опешил, не зная, что сказать, притих. Но вот собрался с духом, завел о том, что он деловой человек, что его ценят даже в облпотребсоюзе. Он — экономист. А работать будет в торге. Так что, если чего понадобится, пожалуйста. И заключил:

— На душе скверно. Тоска… Может, все же адресок, а? Так, на всякий случай.

— Хотите встретиться с моим мужем?

— А он у вас кто?

— Летчик! — не без гордости произнесла Роза, с расчетом оборвать пустой, бесплодный разговор.

— Да ведь я так, — изменил тон мужчина. — Пошутить, что ли, нельзя? Не найду где остановиться, на вокзале пересижу. Устроюсь! — Не сказав более ни слова, он взял чемодан, потянулся к выходу, а может, и в другой вагон — «поболтать от скуки».

На остановке вошли новые пассажиры. К Розе тотчас подсел молодой загорелый, пышущий здоровьем парень. Без шапки, в белой рубахе с засученными рукавами. Заговорил о хлебах, которые уже наливаются, о видах на урожай. Агрономом в колхозе работает и очень доволен своей судьбой. А куда едет, так тут никакого секрета — за невестой, в Минск! Институт закончила девушка, последние экзамены сдала. Вот и договорились: погуляют по городу, купят, что нужно, — и домой, в деревню, свадьбу играть. Парень в восторге. Завтра он вернется в свое Залесье не один — с женой, привезет в село не только подругу жизни, но и преподавателя биологии, которого вот уже два года не хватало в семилетке. Парню не надо было задавать вопросы, о чем-то спрашивать, чтобы поддержать завязавшийся разговор, он многое знал и находил что сказать собеседнице. А показывая фотографию невесты, восхищался ею, как мальчишка. Да и как можно было не восхищаться, если она, Зося, одна-единственная на всем белом свете!

В окна пробивался рассвет. Поезд подходил к Минску, это чувствовалось по поведению пассажиров: многие стали поспешно укладываться, снимать узлы, корзины с верхней полки.

В эту минуту и послышался гром. Загудело, заухало где-то поблизости. Роза припала к окну:

— Гроза, что ли?

— Откуль ей взяться? И туч нема, — сказал агроном.

Поезд неожиданно остановился, не доехав до вокзала каких-то пятьсот метров. В чем дело? Агроном потянулся к двери. Грохот послышался снова.

— Бомбы!.. — истошно завопил кто-то.

— Какие те бомбы? Старый дом взорвали!

— Вон же самолеты! Смотрите!..

Выскочив из вагона вслед за агрономом, Роза

увидела женщин, убегающих дальше от поезда. Поспешила вслед за ними, совершенно не понимая, в чем дело. На востоке багровым огнем пылала заря. Пригляделась — так это ж пожар!.. Опять подумала об учениях, но, увидя все возрастающее пламя, побледнела.

До вокзала — подать рукой, но теперь туда никто из пассажиров не стремился. Подхватив узлы, кошелки, чемоданы, люди поспешно уходили в лесок, в котором виднелись какие-то постройки. Роза наконец догнала группу женщин. Что происходило в городе, никто из них не знал. Кто-то сказал, могло быть крушение на товарной станции, где порой скапливается великое множество цистерн с бензином и другими легковоспламеняющимися веществами. Вот и взрывы…

— А почему самолеты?

— Кто их знает!

И, лишь подойдя к одному из окраинных домиков, женщины услышали: немцы бомбили город!

— Черные кресты на крыльях… сам видел! — уверял мужчина, побывавший на финской войне. — Точно они, фашисты. — И предупредил, чтобы женщины ни в коем случае не выходили на дорогу, переждали бы здесь, в садочке.

«Неужели война?.. У нас же с немцами договор о ненападении. Как же так?..» — недоумевала Роза. Надсадное чувство терзало душу: было страшно за Янку, за родителей. Жалела, что в такой момент оказалась вдали от мужа. Янка может сегодня улететь в бой. А может, уже сражается? И надо же было уехать! Хозяйку послушала. Но при чем тут хозяйка? Может, даже лучше, что она, Роза, здесь. Поживет с родителями: вместе не так страшно. Она уверена: Красная Армия быстро рассчитается с фашистами.

Женщины понемногу расходились кто куда. Роза огляделась — и огородами, заулками, как советовал мужчина, торопливо пошла в сторону Кальварии. Перейдя Немигу, побежала. И только тут вспомнила: оставила чемодан в садочке. Да шут с ним, с чемоданом!

На минуту остановилась у кладбища, перевела дыхание. Скорее, скорее! Еще немного — и там, в зелени, покажется дорогой ее сердцу отцовский дом. Завернула за угол и… обомлела. Ни зелени, ни дома… Огромная черная воронка, лежат поваленные деревья, тлеют какие-то тряпки… Схватилась за голову:

— Ма-а-ма!..

Никто не услышал, не отозвался на ее голос. Куда же девались люди? Ах, вон, кажется, кто-то-идет. Кто это?.. Слезы замутили взор. Да это же Тихон, сосед. Тихон Андреевич, бывший вагоновожатый. Но почему он хромает?

— Дядя Тихон! Дядя Тихон!..

Сосед подошел к воронке, молча снял шапку. Роза почувствовала, что ей не хватает воздуха, вот-вот задохнется и упадет.

— Мама! Мамочка!.. — в отчаянии закричала она.

Потом, когда очнулась, опять увидела дядю Тихона. Стоя на коленях, он поддерживал ее голову, о чем-то говорил, успокаивал. Но разве есть такие слова, которые могли бы погасить страшное горе?! Ни дядя Тихон, ни кто другой ничем не помогут ей. Поняла одно: здесь небезопасно, самолеты могут вернуться. Послушно пошла, опираясь на руку дяди Тихона: там, во дворе, подвал, где укрывались люди. У ворот остановилась, отдернула руку: незачем ей прятаться! Она фельдшер — военнообязанная! Может, где есть раненые?

Роза долго ждала поезда в сторону Бобруйска и, не дождавшись его, решила идти пешком. Думала, может, она еще застанет мужа на аэродроме. Кроме Янки, теперь у нее никого из родных не осталось.

46

Едва светало, а директор завода Григорий Иванович Носов уже был на ногах. С первых дней войны не пропустил он ни одной сводки Совинформбюро. Горестные — одна печальнее другой — были эти сводки. Что же скажут сегодня? Чем порадуют?.. В репродукторе легкое шипение, затем голос диктора: