Крепость в Лихолесье

Ангина

— Я не смогу, — тихо, одними губами сказал Гэдж. Он не пытался вдаваться в объяснения, но Радбуг как-то сразу понял, что именно он имеет в виду:

— Сможешь.

— Я не помню… обратную дорогу.

— Придётся вспомнить.

— По-твоему, это легко — вспомнить? И… и предать? Предать человека, который тебя вырастил и с которым ты делил кров долгие годы?

— Смотря кому… Тебе, я думаю — не легко. Сейчас.

— А потом — будет проще?

— Надеюсь. Раз уж ты сам решил так свою судьбу. — Радбуг помолчал. Взгляд его по-прежнему был устремлен на Гэджа, но глаза были темными, отрешенными, как будто он пытался заглянуть внутрь себя, разглядеть там что-то смутное, неуловимое, доселе сокрытое

даже от него самого. — Ничего, это всё только поначалу сложно… А потом поваришься как следует в местном котле, обкатаешься, наберешься уму-разуму — и выучишь «волчьи законы» так, что они у тебя от зубов станут отскакивать. Первое время, может, и будет до тошноты, до зубовного скрежета с души воротить, а потом, глядишь, и привыкнешь… И предавать привыкнешь, и убивать не глядя, и слабого сапогом топтать, и перед сильным на брюхе ползать, и лежачих бить — всему жизнь научит. И когда сердце твое порастет мхом, а душа ороговеет, как черепаший панцирь, когда ты научишься жить с волками… ладно, не станем обижать волков… когда ты научишься жить с крысами по-крысиному — вот тогда и сможешь с полным правом считать, что путь твой жизненный пройден успешно, и в племени ты стал настоящим… пасюком. От меня всё это порой требует усилий, но ты… — Он искоса бросил на Гэджа быстрый, странно оценивающий взгляд и отрывисто договорил: — Тебе, я думаю, будет проще. Ты почти чистокровный…

— И что? Ты этому завидуешь, что ли? — прохрипел Гэдж; эта неожиданная мысль поразила и оглушила его, как удар пыльным мешком из-за угла. — Завидуешь тому, что я — больший орк, нежели ты? Думаешь, что поэтому мне здесь «будет проще»? Проще научиться быть в крысятнике крысой и дальше «жить по-крысиному»? Но это… глупо! Это просто глупо, Радбуг! И… — он перевёл дух, — и если все, здесь происходящее, тебя так гложет… вот до тошноты прямо воротит… почему ты сам не уйдешь? Не бросишь все и не уйдешь из этого «крысятника»… туда, где нет никаких «крыс» и можно не стараться каждый день быть пасюком? Ведь тебя здесь ничто не держит!

Радбуг смотрел мрачно.

— Держит. Я слишком многим здесь повязан, чтобы уйти… Да и куда? Такую недокрысу, как я, кто-то где-то ждёт? Кроме… Навахи? — Он хрипло усмехнулся. Потом дёрнул головой — как-то резко и коротко, словно пронзенный болезненной судорогой, — быстро повернулся и вышел из комнаты.

54. На перепутье

— Здесь, в Замке, каждый должен приносить пользу, — сказал назгул. — Надеюсь, тебе об этом известно?

— Известно, — пробормотал Гэдж. Несмотря на огонь, горящий в печке, его тряс озноб, внутри него с недавнего времени как будто стыл кусок льда — острый, угловатый, больно колющий под ребра. — Я… тоже стараюсь приносить пользу, господин.

— Этого недостаточно. — Назгул — сгусток Тьмы, бесследно поглощающий свет — лениво развалился в деревянном креслице возле очага, вытянув ноги и перебросив плащ через подлокотник, и Гэдж стоял перед ним, опустив голову, избегая прямого взгляда, чувствуя себя глупым провинившимся школяром. В этом уютном резном креслице когда-то по вечерам сидел Шарки, и видеть на его месте мрачную, излучающую страх назгульскую фигуру было для Гэджа невыносимо вдвойне. — Доверие Замка нужно заслужить.

— Чем, господин?

Назгул по-прежнему отгораживал себя от мира (или мир — от себя) поблескивающей под капюшоном металлической маской.

— Ты говорил, что перед тем, как попасть в Дол Гулдур, долгое время жил у волшебника. Где находится его обиталище?

— В лесу.

— Где именно? — назгул добыл из своих темных одежд подробную карту Рованиона и развернул её перед собеседником. — Укажи точное место.

Гэдж молчал, тупо глядя на карту — она расплывалась у него перед глазами. Что было делать? Молчать? Лгать?

Запираться? «Ты у визгунов на подозрении, и они могут схватить тебя за горло в любой момент…»

— Я не прошу тебя сделать ничего запредельного, — спокойно, чуть ли не мягко произнёс назгул. — Я не велю тебе никого убить или искалечить, полоснуть кинжалом по горлу или запытать до смерти… Я всего лишь хочу, чтобы ты поднял руку и указал место на карте. Мы намерены познакомиться поближе с твоим бывшим учителем, это тебя так пугает? Дол Гулдур всегда стремится наладить с ближайшими соседями добрые и доверительные отношения, это, как правило, бывает выгодно обеим сторонам.

Гэдж провел пальцем по линии вдоль побережья Андуина, охватывающей на местности миль двадцать. Всё равно оркам известно про Кривой ручей.

— Где-то здесь…

— А точнее?

— Я не помню, — сказал Гэдж шёпотом. — Я не знаю, где это. Я вышел из дома всего один раз и больше туда не вернулся. Я не помню обратного пути!

— Прежде ты утверждал, что впервые вышел из дома в одиночку, — заметил назгул. — То есть вместе с учителем тебе в лесу бывать доводилось.

— Это было… нечасто.

— И при этом ты не запомнил никаких особенностей местности, никаких примет, никаких тайных тропинок?

— Я просто тупой орк, — пробормотал Гэдж.

Он ощущал взгляд собеседника на своём лице, как прикосновение холодного щупальца. Гибкой такой и всепроникающей конечности с присоской на конце, которая, цепко впившись в Гэджа, медленно вытягивала из него последние остатки мужества, присутствия духа и вообще хоть какого-то желания сопротивляться.

— Что ж… человеческая — да и орочья — память порой выкидывает странные штуки, — медленно, по-прежнему не отрывая от Гэджа въедливого взгляда, произнёс назгул. — Здесь, в Крепости, мы не раз имели случай в этом убедиться. Человеку, бывает, начисто отшибает воспоминания, но, стоит ему получить десяток ударов кнутом и посидеть несколько дней в темнице по соседству с шаваргами, как память к нему странным образом возвращается, и он частенько готов горячо поведать не только о том, что было, но даже о том, чего не было. Может, нам стоит опробовать подобный метод и на тебе?

— Воля… ваша, господин, — прохрипел Гэдж. Обессиливающая, сковывающая по рукам и ногам вязкая усталость вдруг навалилась на него, точно тюфяк, набитый мокрыми тряпками.

Назгул неторопливо свернул карту в свиток и задумчиво постукивал ею по запястью. Его взгляд-присоска наконец-то отлип от Гэджа и даже как будто слегка смягчился.

— Ну-ну, мне бы, признаться, не хотелось доводить дело до подобных крайностей. Всегда можно прийти к соглашению более мирным путем… Кстати, как поживает тот парень с занозой… кузнечный подмастерье, если не ошибаюсь? Его рана больше не гноит?

— Нет, господин. Он пошёл на поправку. С ним все будет хорошо.

— А тот работник из прачечной? Который обварил ногу? Он жив?

— Д-да… Его состояние без изменений. Но ему нужны каждодневные перевязки.

— Что ж, вижу, ты неплохо справляешься со своими лекарскими обязанностями, и нам не доставило бы никакой радости пресекать твои, гм, успехи на этом поприще. Поэтому будем надеяться, что до кнута и темницы дело все-таки не дойдёт. Тем не менее я бы не советовал тебе без нужды покидать лекарскую и выходить за ворота Крепости, хотя бы в целях твоей собственной безопасности… на всякий случай мы найдём для тебя надёжного сопровождающего. И будь готов к тому, что ты можешь понадобиться нам в любой момент — возможно, в ближайшее время нам придётся предпринять, э-э, небольшую прогулку по лесу… Думается мне, что на местности ты все же сумеешь сориентироваться куда лучше, и отыскать к бывшему дому какую-нибудь неприметную тропинку.