Крепость
Шрифт:
Может! Однако не должна. Обычная рыбацкая шхуна!? Что она может искать здесь?
А теперь — это еще что такое? Из-за ритмичного шума надвигается приглушенный грохот и гул. Удары молотов и шлепки идут почти вплотную, но глубоко за ними проявляются какие-то другие шумы. Это больше не стена шума, но эшелонированная по глубине зона шума. И вдруг вот оно: Гром и грохот, и настоящие громовые раскаты!
Глубинные бомбы!
Они обрабатывают какую-то подлодку — никакого сомнения… Совершенно ясно: Там пытаются прорваться и другие лодки в La Pallice — некоторые, может быть, из Saint-Nazaire,
Как далеко можно слышать разрывы глубинных бомб? Чертовски далеко, если стоишь под водой. Но как далеко? На 20 морских миль? Вздор! Гораздо дальше!
Гром и грохот длятся беспрерывно, кажется, раздаются впереди по правому борту. Но я могу и заблуждаться. Невооруженным ухом можно с трудом определить местонахождение источника шума. Один раз звучит так, как будто бы раздается от бакборта, затем даже кажется, что мы буквально полностью окружены грохотом. Но я говорю себе: Этого не может быть. Это грохотание и то наплывающий то уходящий отклик громовых раскатов не образуют кольцо вокруг нас, они просто доносятся с разных направлений.
В конце концов, я должен был бы уже привыкнуть к этой разновидности шума и больше не реагировать так сильно. Люди на Западном фронте в 14–18 году должны были слышать орудийный грохот тоже сутки напролет. В каждом фильме о позиционной войне во Франции обыкновенно царит такая же шумовая кулиса — ее записали на пластинки и сложили в архивы: все время требуется киношникам. Может быть, Томми уже также изобрели и подводное звуковое устройство для фонового сопровождения своих действий, записали весь этот шум и грохот на пластинку и усилено посылают в районе своего нахождения. Вероятно, делают это, чтобы порвать наши нервы, свести с ума и даже без оригинальных звуков?
Прекрасно, если бы это так и было! Но здесь звучит уж больно серьезно. Бомбы предназначены какой-то подлодке. Или двум? И все резче и резче работают бомбометы: обыкновенная пустая трата боезапаса. Трудно представить, сколько суммарно стоят эти глубинные бомбы, что ежедневно сваливаются в море.
Вуммеруммеруммм: Триольный звук! Звучит уже лучше — несколько жестче, чем затертый грохот. «Бомб страха» вроде тоже нет.
Появляется командир, и оберштурман уступает ему место у пульта с картами.
— Мы должны быть сейчас на высоте Larmor-Plage. 53 градуса: Larmor-Plage и Port-Louis.
Конечно — мне следовало бы давно об этом подумать: никакой не Saint-Nazaire, а Lorient! Мы на высоте Lorient. Значит, там какая-то лодка хочет проскользнуть через лазейку, и это ее теперь чистят граблями, судя по всему.
В Lorient располагаются Вторая и Десятая флотилии.
Из Lorient ходили большие подлодки. Водоизмещением в 1120 тонн, тип IX–C, с двумя кормовыми торпедными аппаратами вместо одного, как на нашей лодке. Эти большие подлодки были способны преодолеть 11000 морских миль в автономном плавании, при 12 узлах хода в непогруженном состоянии. Я даже однажды слышал слушок, что в Lorient стояла подлодка типа IX-D-2, водоизмещением 1615 тонн, способная преодолеть 24000 морских мили. Такая лодка была бы способна в автономном плавании пройти почти вокруг всей Земли.
Лежат ли в Lorient еще больше лодок в эллингах?
Я должен прижаться, так
А вместе с тем драгоценное время утекает! — дополняю его втайне.
Мы определенно загнаны в тупик.
Но вся эта война и так является непрерывной последовательностью тупиков. Всегда этот вечный поиск меньшего зла! И всегда выбираться из беспорядка неизвестных факторов — неподдающихся учету факторов. Как часто имела значение способность принимать решения с наигранной решительностью и поступать таким образом, словно они являлись продуктом логичного мышления — а не чистой случайности.
Теперь это снова проявляется таким же образом: Командир хочет сделать еще более крупную дугу на запад, так как он предполагает сосредоточение вражеских сил между нашим курсом и побережьем — сказано четко и сжато: как в журнале боевых действий. Что означает, что мы ничего не знаем о враге. Мы просто предполагаем, что Томми стянули кольцо вокруг портов в Lorient и Saint-Nazaire, так же как и вокруг Бреста. Причем, однако, никто не знает, какое в данное время положение во Франции, в самом деле. Сумели ли наши остановить танки янки при их атаке или они продвигаются дальше вперед также быстро как от Avranches в Ренн. Продвигаются ли янки дальше в направлении Парижа или на юг…
Командир колеблется еще какое-то время, а затем дает коррекцию курса, которую он рассчитал.
Если мы пойдем этим новым курсом, то наверняка придем в Панаму.
Оберштурмана нигде не видно. Ну, думаю, он все равно своевременно заметит, куда мы плывем в этой гондоле…
Когда хочу пройти через люк переборки вперед, вижу горящую красную лампочку над переборкой носового отсека: Triton свободен! Чудо! Так быстро я еще никогда не продвигался вперед. Наконец-то мне выпал шанс сходить по-большому по-человечески. По-че-ло-ве-чес-ки! и без зрителей. Слава Богу, облагодетельствовал, теперь могу испытать обычный при калоизвержении процесс кряхтения и потуг. Задержать дыхание, еще раз покряхтеть и потужиться — плюс музыка глубинных бомб.
Лучше всего я бы так и сидел здесь.
Какая жалость, что про запас нельзя посрать и помочиться.
Теперь, однако, враги могли бы прекратить свой шум!
Наконец, я управился с делами в темном гальюне.
У меня в кармане еще есть остаток туалетной бумаги — Хвала Господу и аллилуйя! А теперь брюки снова вверх, и я могу даже вымыть свои лапы под маленьким краником — морской водой и мылом.
Едва откладываю задвижку, как из руки буквально тут же вырывают дверь, и кто-то рвется мимо меня — наклонившись как от ранения в живот.
Те, наверху, хотят порвать нам нервы своими хлопушками. Но я чихать на них хотел! Забираюсь на матрас, поворачиваюсь на левое ухо и прижимаю подушку к правому: Я достаточно долго терпел эту долбежку.
Долгое время не чувствую, сплю ли я или бодрствую. Бессонница схожая с агрипнией. Я страдаю полубессонницей. Вероятно, у меня не отсутствует сон, вероятно, я только воображаю себе это. Кто его знает…
Я как-то слышал, что люди, у которых отсутствует хороший сон, обычно переоценивают свою бессонницу.