Крепостной художник
Шрифт:
— Милости просим, ваше сиятельство, — певуче заголосили все хором.
Наталья Антоновна шаловливо поднесла палец к губам:
— Тс… матушка узнает, разгневается. Это мы так, тишком. — Наталья Антоновна обратилась к жениху, что-то шепнув ему, очевидно показывая своё приданое. Глянула на Дуню, а у той большая слеза так и застыла на глазу.
— Что с тобой, девушка? — недовольно спросила графиня.
— Ваше сиятельство, графинюшка
Хмуро отстранилась графиня.
— Какой Васька? Ах, да, Тропинина Андрея Ивановича, мазун-то этот. Тут у нас, — обратилась снова к жениху Наталья Антоновна, — дворовый мальчишка, сын управителя, занятный, рисовальщик! Что ни увидит, всё срисовывает. Препотешные картинки иной раз выходят. Вот Дунюшка, тётка его, тоже мастерица, первая у нас вышивальщица. — Что-то шепнул граф своей невесте, и Наталья Антоновна махнула рукой.
— Беги, Дунюшка, к своим, да поскорее, пока матушка с Агафьей занялись. Не хватились бы!
Благодарствуйте, графинюшка, век буду бога молить, — сорвалась с места Дуня, целуя на лету платье Натальи Антоновны и руку у жениха.
Вслед за ней оставили девичью и неожиданные гости.
Не успели девушки пошептаться о приключившемся, как в комнату вкатилась Агафья Петровна. Поправив съехавший на ухо платок, окинула взглядом горницу и увидела пустое место у Дуниных пялец.
— А Дунька-то где? — набросилась на ближе всех к ней сидевшую Машу, пребольно ущипнув её за плечо.
— Не извольте гневаться, Агафья Петровна, — Дуню молодая графиня услали к Ваське больному.
— Да что ты чушь мелешь? Откудова Наталье Антоновне в девичьей быть?
— Проглядеть изволили, Агафья Петровна; Наталья Антоновна с женихом пожаловали.
Оторопевшая, ничего не ответила Агашка (в другое время не спустила бы, что девушка, как равной, смеет ей отвечать) и снова выкатилась из комнаты доложить обо всём своей госпоже.
Тем временем Дуня уже добежала до крылечка обширной избы, находившейся на заднем дворе. Пользуясь особыми привилегиями, жил здесь, как главный управитель, Андрей Иванович Тропинин со своей семьёй. Дуня потянула за скобу и шмыгнула из сеней в горницу, где её старшая сестра расставляла миски для обеда.
— Аннушка, как Васька?
— Как это ты вырвалась, Дуня? Не было бы греха!
— Молодая графинюшка отпустила. Да не тяни душу, как хворый-то наш?
— Всё стонал, сердечный, маялся в жару, теперь притих.
Дуня выскользнула в соседнюю горенку, где на кожаном диване разметавшись лежал мальчик.
Лет пять назад лишилась Дуня жениха. Нагрубиянил Родион старому графу, и забрили его в солдаты. Порешила девушка ни за кого больше замуж не идти, но душой, жадной до ласки, всем сердцем привязалась к сестриной семье, в особенности к Васе, старшему племяннику.
Дуня наклонилась над диваном, где лежал больной, прислушалась к его дыханию.
Спутались на подушке волосы. Одна прядка прилипла ко лбу, и на нём проступили капельки пота.
— Мазун ты мой родименький! — вырвалось у неё громким шепотком.
Серые спокойные глаза
— Не плачь, Дунюшка, мне точно полегче. Дверь приоткрылась, и выглянула Васина мать.
Аннушка, малый наш улыбается!
Чуяло моё сердце, что не приключится беды, что поправится мальчишка. А отцу-то и посидеть некогда с сыном! Всё по графскому дому бегает.
— Вольный ведь он, Аннушка!
— Да что толку, что сам вольный, когда мы все в господской воле? Вот и заслуживает. . Для ребят усердствует, для Васьки…
Вася не слушал, что говорила мать. Он дышал спокойно, ровно, видимо, уснул.
— Дуня, а Дуня, — раздался со двора детский голосок дворового мальчишки Пашки, — девушки звать велели, графиня гневается.
Дуня быстро поднялась. Анна Ивановна выпроваживала её, крестя: «Бог милостив! Храни тебя святая заступница!»
Черноволосая девушка
Прошло около двух лет с тех пор, как старшая дочь графа Миниха вышла замуж за Ираклия Ивановича Моркова. Вся семья Тропининых стала теперь Морковской. Наталья Антоновна увезла с собой в Санкт-Петербург из новогородского имения любимицу свою Дунюшку-вышивальщицу и сестру её, Анну Ивановну, с детьми, а Андрей Иванович, хоть и не крепостной человек, [1] поехал за семьёй и по своей воле продолжал служить Наталье Антоновне и графу Моркову, как раньше служил отцу её, с усердием и преданностью.
1
Граф Миних дал вольную Андрею Ивановичу Тропинину, но одному, без семьи.
Вот уже второй год привыкает Вася к новой своей жизни в Морковском доме, к службе графского казачка. Второй год живёт он в громадном каменном городе, что называется Санкт-Петербург. Он знает, что за фигурной решёткой, светлыми плитками мощёного двора тянется улица строгая, чинная, за ней другая, там третья, четвёртая, либо сходясь, либо пересекая друг друга. Важные и величавые, расположились на этих улицах господские дома с колоннами и затейливыми решётками.
Невдалеке от графских хором привольно течёт величавая серая река. Сопровождая графа на прогулках, мимоходом глазеет на неё Вася, но ни разу ему не удалось добежать одному до каменного отвесного берега и полюбоваться вдоволь шириной и простором как будто недовольной чем-то реки.
«Да, уж тут никогда не уйти на свободу, — и, поневоле вздохнув, вспоминает Вася родную деревню, город Череповец, уездное училище. — Лучше ведь всех учился, учителя любили, ласкали, и от товарищей обиды не знал. — Припоминает он друга своего Ваню, попова сына. — Счастливый парень, только отца и слушай, — а тут каждого бойся, кто постарше: и лакея, и графского камердинера и швейцара толстого. — Вася скосил глаза на тучную фигуру, окаменевшую у двери. — Ишь, важный какой, а чуть заслышит шорох, до земли сгибается. О графе и графине уж не говори! Перед ними не шелохнись». Но не хочется Васе о грустном думать, не хочется и Ваню вспоминать.