Крещение огнем

Койл Гарольд

Керро все еще оценивал эту особенность фигуры лейтенанта, коща дверь за его спиной распахнулась, и в смотровую вошел доктор. Не поднимая глаз от снимка, он іромко произнес:

— Ну что ж, лейтенант, вы легко отделались. Нет ни сотрясе­ния, ни трещин, и ничего не сломано, за исключением носа.

Внезапное появление врача заставило Козак открыть глаза и сесть. При этом она заметила стоящего у двери Гарольда. Лицо капитана подозрительно покраснело, будто его застали за ка­ким-то предосудительным занятием, но Нэнси и в голову не при­шло, что он тайком разглядывал ее, пока она лежала с закрыты­ми глазами.

Оглянувшись на вошедшего врача, Керро не сразу заметил, что девушка села на столе. Оправившись от смущения, вызван­ного внезапным

появлением доктора, капитан с запозданием взгля­нул на лейтенанта и выругал себя: пялясь на грудь Нэнси, он даже не удосужился посмотреть на ее лицо. То, что он увидел, ничуть не походило на нежное чистое личико, которое он при­вык связывать с обликом юного лейтенанта Козак. Всю середи­ну лица закрывал широкий пластырь, из-под него виднелся толь­ко самый кончик носа — красный и ободранный! Из ноздрей торчали белые ватные тампоны. Да что там нос — вокруг глаз красовались иссиня-черные круги, придававшие Нэнси Козак вид боксера, получившего нокаут. Не подумав, Керро покачал голо­вой и брякнул:

— Ну и видок у вас — жуть, да и только.

Не в силах отвернуться от врача, который запрокинул ей го­лову назад, чтобы получше рассмотреть нос, Нэнси хотела было ответить Керро насмешливым: "Благодарю за комплимент", но передумала. Кто знает, зачем он явился сюда. В эту минуту де­вушка находилась в полной уверенности, что на всем белом све­те у нее не осталось друзей, и решила не портить отношения с тем, кого считала просто знакомым. Поэтому она прикусила язык и стала ждать, пока врач закончит осмотр, оставив нелестное замечание капитана без ответа. Пусть первым начнет разговор, а там видно будет.

Решив, что офицер пришел, чтобы забрать Козак, доктор по­кончив с осмотром, отвернулся от девушки и, собираясь ухо­дить, сказал:

— Все, капитан, теперь она в вашем распоряжении. Оставьте тампоны в носу на двадцать четыре часа. — Задержавшись-у двери, он оглянулся на Козак. — Если с вами еще раз произой­дет что-нибудь подобное, не ждите полдня, а приходите сразу. Вам было бы не так больно, если бы мы взялись за ваш нос сразу.

С этими словами он вышел, а Нэнси устремила взгляд на Кер­ро, ожидая, когда тот заговорит.

Чувствуя себя не в своей тарелке и не зная, с чего начать, капитан медленно подошел к стулу. Взяв в руки каску, которую он до сих пор держал под мышкой, Гарольд выронил ее, и она гулко ударилась об пол. Примостившись на краешке стула, он прижал к груди папку с рапортами и на миг в упор взглянул на лейтенанта, размышляя, как лучше приступить к этому щекот­ливому делу.

Козак следила за ним со смотрового стола, как птица с дерева следит за кошкой. Ну что он уставился на ее лицо? И так ясно, что вид у нее — хуже некуда. Так ей, по крайней мере, казалось. Коща ее осматривали в первый раз, на лице одной из сестер было написано явное сострадание. Шумно вздохнув, она взяла Нэнси за руку и стала уговаривать: мол, не стоит расстраивать­ся, синяки сойдут вместе с опухолью. Вместо того чтобы успо­коиться, девушка только разволновалась: у нее появилось не­удержимое желание найти зеркало и посмотреть, отчего ее так разглядывают. И пока капитан сидит здесь со своей папкой, в которой наверняка собраны рапорты и показания об их походе за Рио-Гранде, ей придется ждать еще несколько минут, прежде чем она сможет увидеть, что у нее с лицом.

Убедившись, что лейтенант Козак не собирается начать раз­говор, и тем самым облегчить ему задачу, Керро решил действо­вать напрямик. В конце концов, дипломатия, разнообразные ухищ­рения и забота о чувствах ближнего мало вяжутся с духом шты­ковой атаки. Его всегда высоко ценили за прямоту, искренность и бескомпромиссность, но сейчас ему скорее пригодилось бы умение находить взаимопонимание с людьми. На миг отвлек­шись от цели своего прихода, капитан подумал: не оттого ли ему пришла в голову мысль, что лейтенант Козак — женщина? Нет, навряд ли. Ведь в тот день, когда он отчитал Козак за неверно организованное охранение, у него и в мыслях не было сделать

ей скидку на принадлежность к женскому полу. Нет, причина его замешательства не в этом. Может, все дело в том, что она расшиблась? Возможно. Ведь он зачастую испытывал похожее чувство, когда кто-то из его людей получал ранение или травму. Похожее да не совсем. Раньше Керро всегда находил, что ска­зать раненому. Даже когда один из солдат его взвода потерял ногу, он сумел преодолеть неловкость, которую всегда ощущал перед калеками, и нашел какие-то уместные слова. Почему же теперь он растерялся, увидев лейтенанта со сломанным носом и синяками вокруг глаз?

Керро, наконец, овладел собой: теперь он знал, как начать разговор.

— Подполковник Диксон рассмотрел все показания и рапор­ты об утреннем переходе границы вашим взводом и послал меня поговорить с вами ... — начал он.

Как только он заговорил, Нэнси вздохнула с облегчением. Пока он сидел, в упор глядя на нее, она чувствовала себя совер­шенно беззащитной, и это было на редкость неприятно: словно она находится под микроскопом, открытая для всех взглядов, и не может ничего с этим поделать. Теперь, когда капитан нако­нец начал говорить, она, хотя бы, может отвечать на его вопро­сы и замечания. Вцепившись в край стола, Нэнси кивнула, еле слышно ответила: "Да, сэр", — и стала ждать, когда Гарольд объяснит, что от нее требуется.

Решив перейти прямо к делу, капитан упер локти в колени и, подавшись вперед, пристально посмотрел на Козак:

— Подполковник считает, что вам следует переписать пока­зания. На его взгляд, вы подошли к оценке своих действий че­ресчур строго. Если ваш рапорт пойдет дальше в таком виде, может случиться, что вы навлечете на себя незаслуженную кри­тику и дисциплинарное взыскание, которое в данном случае ока­залось бы несправедливым.

Последовала короткая пауза. Нэнси посмотрела в пол, потом снова взглянула капитану в глаза и спросила, что он сам об этом думает. Керро понимал, что она имеет в виду предложение пере­писать рапорт, но в то же время догадывался, что на самом деле ей хотелось бы услышать его мнение о ее действиях — как командира взвода, как пехотинца и как солдата. Решив, что сей­час не время для возвышенных философских дискуссий или изощ­ренных словесных Турниров, Керро решил сказать лейтенанту то, что он сам хотел бы услышать после первого боя. Бросив папку с рапортами на пол, он скрестил руки на груди и произ­нес:

— Лейтенант Козак, вы действовали правильно.

Козак, конечно, надеялась когда-нибудь услышать от Гароль­да оценку своих действий, но никак не ожидала, что он выска-

— То, что вы чувствуете, ничем не отличается от того, что происходит с каждым вторым лейтенантом, впервые вернувшимся из боя. Нет, бывают, конечно, отдельные личности, которые рвутся в первый бой как наї праздник, а выйдя из него, ни о чем не задумываются. Но таких мало, и они опасны. Поймите, и в Уэст- Пойнте, и в армии забили вам голову массой самых разных идей и теорий о войне и роли командира, с которыми и в мирных условиях не так-то легко разобраться. Мы можем научить вас обращаться с оружием и с людьми, которые вам подчиняются, и приблизив учения к боевой обстановке, помочь вам понять, что такое война. Все это так. И, тем не менее, ни училище в Уэст- Пойнте, ни армия — никто и ничто не смогут подготовить вас к тому моменту, когда в вас начнут стрелять, и вы увидите, как рядом гибнут люди — ваши люди.

Поскольку Нэнси ожидала, в лучшем случае, допроса, то по­началу слова Гарольда принесли ей желанное утешение. Но по­степенно она начала задумываться: а может, это обычная бол­товня, стандартное напутствие, которое каждый лейтенант полу­чает после первого боя: "Все в порядке, малыш, продолжай в том же духе"? Пожалев, что она так легко уступила Керро ини­циативу, Козак спросила, что ощущал он сам после первого боя.

Откинувшись на спинку стула, капитан скрестил ноги и сло­жил сцепленные руки на животе. На лице его мелькнула легкая усмешка, и он проговорил: