Крещенский апельсин
Шрифт:
– Что вы, что вы, – госпожа Май протянула визитеру обе руки и, склонив голову набок, смотрела на него взором, в котором сквозь откровенную радость чуть-чуть просвечивала и тревога. – Я сама просила вас приходить запросто. Но, судя по официальной дорожке, которой вы воспользовались, дело у вас служебное?
Редакторша изящным взмахом руки указала гостю на кожаное кресло. В другое, напротив, грациозно впорхнула сама.
– Коньяк? Чай? Кофе?
– Благодарю вас, Ольга Леонардовна. Если быстро управимся, на повторное предложение соглашусь.
– Я вся внимание, – притворно
На ее длинных холеных пальцах посверкивали перстни с камушками, но гипнотический блеск камней не сбил дознавателя с мысли, и он обрушил на опасную женщину первый вопрос, неожиданный и хлесткий.
– Что делал сегодня у Государственной Думы ваш сотрудник Фалалей Аверьянович Черепанов?
– Ах он мошенник, – редакторша укоризненно покачала головой, – своевольный, и шустрый, сил нет. Велела же ему: только в церковь и обратно. Они с Самсоном еще после полудня отправились на отпевание. Материал в номер готовят… Но церковь на Выборгской стороне… Теряюсь в догадках…
– Кстати, о Шалопаеве, – Тернов откашлялся. – Приношу вам свои извинения, должен буду извиниться и перед ним. Юноша ни в чем не замешан. И не виноват. Возвращаю вам залог.
Госпожа Май облегченно откинулась на спинку кресла, тонкая улыбка скользнула по ее губам.
– Мы с вами, как взрослые люди, предусмотрели возможность такого исхода, не травмировали юную душу… Очень хорошо. Очень. Такой благополучный исход не грех и отметить.
Госпожа Май потянулась к графинчику.
– Погодите, Ольга Леонардовна, юноша чист от подозрений, но расследование еще не закончено.
Мрачная интонация в голосе дознавателя заставила госпожу Май побледнеть.
– Вы начали с Фалалея… Он что, в чем-то подозревается ?
Тернов помолчал и, обведя взором стены, на которых висели репродукции известных картин мастеров итальянского Возрождения с изображениями пышнотелых красавиц, сказал:
– Установлено главное, господин Шалопаев писем Асиньке не писал.
– А кто их писал?
– Писем не писал никто.
Госпожа Май изменилась в лице, расслабилась, подобрела. Она протянула руку к колокольчику, дернула бархатный шнур и, дождавшись Данилы, ласково попросила конторщика:
– Сообщи, дружок, Треклесову, чтобы завтра с утра доставил мне в редакцию и Асю, и Алю. Хватит бастовать, пора работать. Да, жалованье обеим повышаю.
Данила энергично закивал и вновь скрылся.
– А почему, уважаемая Ольга Леонардовна, вы не спрашиваете, кто же скрывается за именем Асинька?
– Женское любопытство мне не свойственно, – госпожа Май снова улыбнулась, на этот раз насмешливо. – Я уверена, если вы сочтете нужным, вы мне объясните. А так, я не могу вторгаться в тайну следствия. Как я поняла, речь идет о Государственной Думе.
– Совершенно верно, сударыня. – Тернов вздохнул, ему очень не хотелось разрушать очарование минуты. – Можно его назвать делом о Думе, а можно и делом о «Флирте». Ведь в него замешаны почти все ваши сотрудники. Как это могло произойти?
– Я не понимаю, о чем вы, дорогой Павел Мироныч, – госпожа Май сделала обиженное лицо. – Мои сотрудники политикой не интересуются,
– А ближайший номер у вас будет посвящен телефонной станции?
– Вы шутите, – Ольга Леонардовна игриво повела плечом, – мы планируем опубликовать статью под рубрикой «Преступление по страсти»: о жизни и смерти мещанки Елизаветы Медяшиной. Далее готовится отчет о «Спящей красавице» в Мариинке, рецензия на экстатическую музыку Скрябина, гороскоп, «Энциклопедия девушки», материал о французских эмансипэ… А о телефонистке… Да, припоминаю, интервью с самой обворожительной телефонной барышней, которой чаще всего назначают свидания абоненты. Над ним работает господин Мурин… А в чем вопрос?
– Хорошо, я поясню. С Муриным мне понятно. А вот почему возле телефонной станции околачивались остальные ваши сотрудники? Платонов, Сыромясов, Черепанов, Шалопаев? Нашлись свидетели, которые их там видели! Причем Черепанов и Шалопаев следили за Сыромясовым!
– Ничего не понимаю. – Ольга Леонардовна захлопала глазами, припоминая, что ее сотрудники вроде бы собирались организовать слежку за перемещениями Эдмунда Либида, но своими предположениями пока делиться не стала.
– Телефонистка Чумникова их заметила, – изрек Тернов загадочно. – А вам это имя ни о чем не говорит?
– Чумникова? Впервые слышу.
Павел Миронович напрягся – наступала неприятная минута. Он достал из портфеля сложенный лист бумаги и протянул его госпоже Май.
– Прошу взглянуть. Это лицо вам знакомо?
Госпожа Май долго и внимательно разглядывала рисунок талантливого парнишки-парикмахера из салона, в котором покушались на депутата Гарноусова, и, вернув набросок, ответила:
– Нет, этого человека я не знаю. Рисунок выдает слабое знание портретного искусства.
– А по-моему, и без искусства ясно – здесь изображен господин Либид!
– Не может быть! – изумлению Ольги Леонардовны не было предела, брови ее поползли вверх, темные глаза расширились.
– Может. Это он. Чумникова его узнала.
– И господин Либид посещал телефонную станцию? – недоверчиво спросила редакторша.
– Ольга Леонардовна, – укорил дознаватель, тщательно сложил листок с портретом и спрятал вещественное доказательство в портфель. – Давайте говорить начистоту. Мы ведь одни. Нас никто не слышит, протокола никто не ведет. Есть два варианта объяснения событий. Или вы задумали с помощью своих сотрудников добыть материал для номера – так называемую бомбу… О порочной связи депутата Гарноусова с Айседорой Дункан…
– Но я же вам рассказала о планах на ближайший номер, ничего такого мы не задумывали…
– Очень жаль. Потому что показания свидетелей не в вашу пользу. Есть еще один вариант: журналистский шантаж, так сказать, с целью экспроприации средств для поддержания журнала.
Госпожа Май смотрела на дознавателя холодно, и за ее холодным выражением невозможно было угадать ее истинные чувства.
– Павел Мироныч, – сказала она уже без всякого кокетства, как чрезмерно усталая женщина, – вам известно больше, чем мне. Прошу вас, не терзайте меня. Изложите ваши факты. Надеюсь, я смогу их объяснить.