Крест и корона
Шрифт:
— Ты не почувствуешь боли, — сказал он.
Вокруг меня плясали языки пламени. Мои руки, ноги, даже волосы были охвачены огнем, но я действительно не чувствовала боли. Я испытала такое облегчение, что даже засмеялась от радости. Я понимала, что неуместно веселиться в присутствии самого могущественного из архангелов, но сам Гавриил тоже смеялся. Веревки, связывавшие меня, опали, и я воспарила вверх. Мы начали кружиться вместе, мы танцевали в небесах.
И тут я почувствовала прикосновение чьих-то рук. Кто-то невидимый тряс меня за плечо.
Светящиеся голубые небеса, в которых я танцевала, начали темнеть, архангел
— Нет! — закричала я. Но все рассыпалось, словно корабль, налетевший на скалы. Архангел оставил меня, лишь напоследок блеснул его золотой нимб.
Тут я проснулась и в ужасе отпрянула от склонившейся надо мной женщины. Ее лицо было настолько же некрасивым и заурядным, насколько прекрасным и нездешним выглядело лицо Гавриила. Незнакомка смерила меня исподлобья взглядом: глаза у нее сидели глубоко под густыми бровями, как у злобного демона.
— Не бейте меня. — До чего же хрипло прозвучал мой голос. А ноги и руки ослабели и налились тяжестью.
— Я вовсе не собиралась вас бить, — возразила незнакомка. — Просто пыталась разбудить. Слишком много времени прошло. Вы должны хоть немного поесть.
Отдельные фрагменты воспоминаний медленно сложились в единое целое. Я присутствовала на Смитфилде, где видела, как сжигали Маргарет; мой отец пытался облегчить ее участь и был ранен, после чего его увезли. А потом меня вместе с Джеффри Сковиллом — вот не повезло бедняге — арестовали и посадили в лондонский Тауэр. Похоже, я долго спала, а потом меня разбудила незнакомка. Вырвавшись из объятий сна, я поняла, что никакой она не злобный демон, а самая обычная — хотя и облаченная в богатое парчовое одеяние с изящным французским капюшоном — женщина средних лет.
— Кто вы? — спросила я.
— Я леди Кингстон. А теперь вы должны поесть. Эй, Бесс!
Она сделала знак рукой, и другая женщина — помоложе и крепко сбитая — внесла деревянный поднос. Я почувствовала, как от терпкого запаха густой рыбной похлебки у меня кружится голова. Каждой клеточкой своего тела я ощущала страшный голод.
— Мы хотели покормить вас вчера, — пояснила леди Кингстон. Служанка по имени Бесс тем временем поставила поднос на мой тюфяк и вышла.
— Вчера?
— Неужели вы ничего не помните? Вы проспали ночь, день и еще одну ночь. Мы пытались разбудить вас вчера. Вы выпили немного вина, а потом снова заснули. Одежду вам сменили: она слишком перепачкалась, да и спать в ней было никак нельзя. — Леди Кингстон показала на казенное серое платье, сложенное в ногах. На мне была надета длинная ночная рубашка из хлопка. — Понимаю, вам надо бы найти что-нибудь поприличнее, но я сейчас слишком занята.
— Это не имеет значения, — сказала я, отправляя в рот первую ложку супа.
Леди Кингстон, вытянув губы, наблюдала, как я ем. Мне пришло в голову, что женщина, одетая столь элегантно даже при исполнении обязанностей в тюремной камере (похоже, она помогала своему мужу), не одобрит моего безразличия к моде. Но меня это не заботило. Сейчас только еда и имела значение. С каждой ложкой горячей похлебки силы возвращались ко мне.
Доев суп, я огляделась. Меня поместили в громадную — длиной не меньше сорока футов — камеру с потрескавшимся деревянным полом и высокими каменными стенами. Сквозь несколько довольно высоко расположенных зарешеченных окон с одной стороны внутрь проникал солнечный свет.
На моем лице, вероятно, застыл вопрос, потому что она, пожав плечами, пояснила:
— Обычно мы не содержим здесь заключенных. Но у нас почти нет свободных помещений, а мы не хотели, чтобы вы находились с мужчинами.
Я села прямо.
— А мой отец тоже в Тауэре?
Леди Кингстон взяла поднос и аккуратно поставила его на столик. Затем снова села на стул и внимательно посмотрела на меня.
— Вы разговаривали во сне, до того как я разбудила вас, — сказала она. — Вы звали свою мать. И не только ее. Мне показалось, что вы беседовали с ангелом.
— Мне снился сон.
— Правда?
Тут опять появилась служанка по имени Бесс.
— Сэр Уильям говорит, что вас ждут в комнате лейтенанта, миледи, — пробормотала она.
— Прекрасно. — Моя собеседница с чопорным видом встала. — Приготовь ее, Бесс.
Леди Кингстон направилась к выходу, а я прикусила губу. К чему это, интересно, они собрались меня готовить? По мере того как стирались последние картины моего странного сна, в душу закрадывался леденящий ужас.
Как только дверь за леди Кингстон закрылась, Бесс схватила меня за руку:
— Только ничего ей не говорите. Умоляю вас.
Я внимательнее рассмотрела служанку. Ей было лет тридцать. Глубокие оспины на щеках и подбородке означали, что болезнь чуть не убила ее. Но больше всего меня поразили глаза Бесс. Они светились, они сияли, в них даже вспыхивали искорки. Мое присутствие, казалось, крайне воодушевило женщину.
— А в чем дело? — спросила я, пытаясь вырвать руку из ее липкой хватки.
— Она шпионит для сэра Уильяма. — Слова срывались с губ служанки в лихорадочной спешке. — Они специально так делают: леди Кингстон успокаивает узниц, кормит их, задает вопросы — с виду вроде бы совсем невинные, — но все, буквально каждое слово, записывает для своего мужа. А тот потом передает все это Кромвелю.
— Ну, это меня не удивляет, — ответила я.
— Слышали бы вы, как эта женщина разговаривала с королевой Анной. Бедняжка сошла здесь с ума, когда король отправил ее в тюрьму. Она сперва кричала, плакала, а потом вдруг начала смеяться. Ну просто заходилась от смеха и никак не могла остановиться. Леди Кингстон дни и ночи напролет сидела с королевой, успокаивала ее и записывала каждое слово. Говорят, что все это было использовано против нее на процессе.
Я спустила ноги с тюфяка, освободилась из хватки Бесс и заявила:
— Никогда не говорите мне об Анне Болейн. — Я хотела отодвинуться от служанки и ударилась головой о какое-то огромное кольцо, непонятно зачем вделанное в стену.
— Что это? — спросила я, потирая ушибленное место.
— К этому кольцу раньше пристегивали слоновью цепь, — улыбнулась Бесс.
— Что пристегивали? — изумилась я.
— Цепь, на которой держали слона.
Я покачала головой и отодвинулась от служанки еще дальше:
— Похоже, это вы сошли с ума, милочка.
— Да нет же, — живо возразила она. — Я вам говорю чистую правду. Это ведь не Великий Тауэр. Сюда, вообще-то, не сажают бунтовщиков с Севера или каких-нибудь других заключенных. Просто сэр Уильям не знал, куда вас поместить, вот и отправил в Западный Тауэр. Это зверинец.