Крест и полумесяц
Шрифт:
— Как же он оказался у этого ублюдка Джавада? — прошептал он, внимательно рассматривая знаменитого горца. — Это скала, настоящий камень… Моральный авторитет, б…ь… Что он делает на той стороне?
Пока все это проносились в голове Рината, началась схватка. Все закончилось, практически не начавшись, за какие-то секунды. Наверное, столько и должен длиться настоящий поединок между двумя великими воинами. Без всяких картинных поз, пафосных речей, красивых жестов и приемов. Тут все просто и совершенно, как сама смерть.
Они одновременно вскинули уже заряженные ружья. Прогремели выстрелы.
Вот ружья уже отброшены в стороны. Оба противника молниеносно выхватили шашки и бросились друг на друга. Не было никакого смертоносного танца, широких рубленных ударов. Раздался лишь свист и горцы отпрянул друг от друга. Ильгиз баюкал руку, а Байсангур зажимал рану на бедре. Казалось, ничего страшного и сейчас все начнется заново. Однако, Беноевский, сделав несколько неуверенных шагов, вдруг свалился на землю. Его противник тут же торжествующе взревел и подскочил к своему поверженному врагу. В руках кинжал, на лице звериная улыбка.
— Зарежет же, придурок. Стоять, б…ь! Стоять, Ильгиз! — рявкнул Ринат и рванул со всей дури к месту поединка. — Стой, дурак! Оставь его!
Несся, как ветер, а в голове билось лишь одно: «зарежет будущего национального героя Кавказа, а повесят все на меня». Мелькала мысль и про другое. Хорошо бы такого на свою сторону перетянуть. Ведь в реальной истории он воевал под началом имама Шамиля и буквально боготворил его. Значит, все можно вернуть взад.
— Стой! Да, стой, тебе говорят! — коршуном он налетел на сидевшего на корточках Ильгиза и пинком отправил его на землю. — Отойди!
Так и не выпустив из рук кинжал, Ильгиз сидел на заднице и, выпучив глаза от удивления, таращился на своего имама. Ринат же начал быстро тормошить лежавшего Байсангура, осматривая его раны.
– …Так… Что тут у нас? Резанная рана, вроде, — задрал полу черкески и сразу же наткнулся на окровавленную ткань. — Мать твою! Кровищи-то сколько! Артерию вскрыл, рубака хренов! Ремень давай! Ремень! Быстро! Кровь остановить надо!
Ничего не понимающий, Ильгиз стянул ремень ибросил его Ринату. Тот схватил на лету тяжелый кожаный шнур и мигом перехватил бедро горца.
— Ты, смотри, дуба не дай, — ухмыльнулся он, когда встретился взглядом с Байсангуром. — Или уже к райским гуриям собрался? Не торопись. Нам еще Кавказ строить. Слабых защищать, гордых смирять… — горец шевелил губами, что-то явно хотел сказать, но сил не было. — Молчи, молчи. На ноги тебя поставим, тогда и поговорим.
Ринат свистнул своих людей и показал на Байсангура рукой. Мол, тащите его в обоз.
Только потерявшего сознание горца положили на импровизированные носилки, со стороны крепости тут же донесся негодующий вопль. Громкий, яростный, обещающий все десять казней египетских разом. Видимо, о плохом, о страшном они подумали, когда их поединщика стали с поля уносить. Может решили, что его, раненного, пытать будут. Кто знает, что могло им в голову прийти?
— Вот же, б…ь! — вырвалось у Рината.
Ворота крепости вдруг настежь распахнулись, и оттуда широким потоком «полилась» конница. Десяток за десятком, десяток за десятком, во весь опор неслись всадники,
— Атака! Атака! — заорал вне себя Ринат, «стартанувший» в сторону лагеря. — В ружье, сукины дети! Огонь! Огонь!
Он бежал, спотыкался. Падал, вскакивал, снова бежал. Над головой свистели пули. Собравшись с силами, Ринат побежал, как в последний раз. За несколько шагов до границы своего лагеря его что-то с силой ударило в плечо. Развернуло и кинуло на землю.
— Обходят! С гор идут! Стреляют! — уже теряя сознание, он услышал новые вопли. — Где шейх?
[1] Байсангур Беноевский — чеченский полководец времен Большой Кавказской войны. Командовал крупным отрядов повстанцев. Во время сражений потерял глаз, руку, ногу, но продолжал участвовать в боях. Соратники привязывали его к коню веревками, чтобы он мог вести бой.
Хватит сиськи мять и плакаться в жилетку. Работать нужно…
Уши словно ватой забиты. Совсем ничего слышно не было. Вдобавок постоянно трясло, что-то твердое снизу то и дело кололо его под лопатку, отчего это самое место жутко хотелось почесать. С каждой секундой желание становилось все более и более невыносимым, едва с ума его не сводя. Он даже представлять начал, как ногтями в кровь раздирал это место. Боже, как же ему сильно хотелось почесаться.
—…один. Господин. Муж мой, очнись, — сквозь полудремотное состояние проникал нежный женский голос, казавшийся очень знакомым. — Господин мой.
Еще не затих нежный голос, как его губ коснулась глиняная чаша с влажным ободом. Ринат тут же прильнул к ней, жадно выхлебывая необыкновенно холодную, сводящую зубы воду. Эта вода с горных источников, сразу же подумалось ему. Никакая другая вода не имела такого вкуса и не могла так освежать.
— Господи, это я. Твоя жена, Патимат, — снова раздался голос, в котором ясна слышалась одновременно и боль, и нежность. — Тебе лучше? Мой господин, тебе еще подать воду?
Ему, наконец-то, удалось раскрыть веки. Правда, их тут же пришлось закрыть. Слишком уж ярким был солнечный свет, причинявший едва не физические страдания ослабевшим глазам. Лишь, когда его заслонили его от солнца, ему удалось широко раскрыть глаза.
— Ты очнулся! Слава Аллаху! — радостно вскрикнула молодая горянка, вспыхнувшее лицо которой выглядывала из узорчатого капюшона. — Всемогущий услышал наши молитвы… Почтенный Хаджи, господин очнулся! — девушка повернула повернулась назад и кого-то окликнула. — Нужно всем рассказать эту радостную весть!
— Хой! — тут же откликнулся чей-то грубый голос. — Аллах милостив и всемогущ!
Ринат попытался приподняться, чтобы оглядеться по сторонам. Не получилось. Слишком слаб еще был. Любое его движение сразу же отдавалось резкой болью в спине, отчего снова пришлось улечься в солому. Хотя кое-что заметить ему все же удалось. Он находился в повозке, которая медленно двигалась по узкой горной дороге. С одной стороны, возвышалась крутая каменная стена из серого гранита, а с другой стороны виднелся обрыв. По сей видимости, его везли в родное селение. Больно уж места были знакомые.