Крест и полумесяц

Агишев Руслан

Не поленился подойти к извозчикам, которые, подобно, современным таксистам, были просто бесценным кладезем самой разной информации. За рубль на водку они сразу же прониклись к такому важному и щедрому господину доверием и искренней благодарностью. Стали, перебивая друг друга, вываливать на Тимура такой ворох сведений, что впору было захлебнуться и утонуть. Пришлось разошедшимся мастерам кнута и овса дать еше рубль, чтобы они говорил медленнее и разборчивее. Зря он это сделал. Увидев сверкнувший серебряк, те воспылали еще большим энтузиазмом. Разговоры полились с еще большей силой. Рассказывали о сотне самых разных вещей, совсем не связанных друг с другом.

—…Можа про Петьку Кривого, что вчерась утоп в нашей речке-грязнушке, расказать?

Конечна, дурак-дураком был, и пил безбожно, но иконы писал знатные. Бывало посмотришь на такой лик и такая стыдоба за грехи приходит, что мочи никакой нет…

— Ха, дурная башка! Думаешь, барину есть интерес про твово Петьку слухать?!Яму про другое потребно знать. Такому господину лучше про других господ рассказать. Во, к примеру, намедни про помещицу Гусакову такое рассказали… Мол, муж ейный со службы возвращается, а у нее в комнатке кучер сидит и панталоны держит. Он в крик, в драку, а она, на честном глазу, говорит, что в завязках панталон запуталась. Кучер, здоровенная детина с огроменным елдаком, ей вроде как помогает… Ха-ха-ха, елдаком ей помогает…

— Что ты заладил про елдак энтот?! Лучше про послушайте, что мне седни поведали. Подвозил я, значит-ца, одного охфицера. Важный такой был, весь из себя павлин. А не знаешь ли ты, милейший, где тутова можно крепостных продать. Мол, тятенька ему имение два десятка крестьян завещал, а ему срочно деньги понадобились для богоугодного дела. Ха-ха-ха, знамо, что за богоугодное дело! Ха-ха-ха! В картишки, поди, изволил проиграть. Али обрюхатил кого и таперича повитуху помалчаливее ищет. Повидали мы тут таких много, что про богоугодные дела сначала лепетали. Потом же стрелялись, когда все узнавали про растрату полковой казны.

— Эх, тютя! Карточный долг. Тьфу и растереть! Я вот тут про таких барышень прознал, что просто пальчики оближешь. Красивишные все. Кожа белая, как мел. Сиська во какенные, ладонями не обхватишь. С афедрона аж тебя самого не видно. К таким сходишь разок и света белого больше увидишь. Могу и про адресок сказать. Только мамка у них злючая сильно. Все наперед гроши испрашивает. Как ни приду, говорю ей, дуре. Мол, к тебе справный мужик приходит, а не забулдыга како-то. Отдам я тебе эти гроши, как дело сделаю. Дать адресок-то?

— Не слушай, барин, энтого пенька с ушами! Знаем мы про этих девочек! Коровищи, как есть! Еще и срамные болезни от них подхватить можно. К ним господа-то и не ходят. Им других мадамов подавай… Я вот, барин, про что рассказать хочу. Тут помещик один недавно разорился. Гутарят, скоро землю и скарб весь с молотка пойдут. А там такая кузня и мельница, что нигде такое не встретишь. Дядька мой там ковалем обретается. Руки просто золотые. Что хошь, скует. Надоть пистоль, сделает. Надоть повозку, будет. Все могет…

— А про Анисия Мефодьевича, что писарем в военной конторе служит, слыхивали чего? Раз не слыхивали, тогда помалкивайте. Сказывают, взяли его подбелу рученьки полицейские. При нем нашли и грошей немерено, и бонбы разные. Сицилист, вроде какой-то. Что за зверь энто, антиресно? Может из хлыстов али скопцов? Или еще какой-то безбожник. Счас много таких развелось. В кого пальцем не ткни, тот в православный храм и дорогу забыл. Тьфу, ты, грехи наши великаи! В геене огненной все гореть будет…

С трудом Тимур от извозчиков отвязался. Те еще с полверсты за ним ехали и всякие разные истории рассказывали. Затем долго с ним прощались, про его щедрость говорили. Насилу ушел.

Пара дней таких походов по городу и ему окончательно стало ясно, что написанные им ночью планы не столь уж фантастичны, как казались сразу. Несмотря на кажущуюся монолитность и силу, Российскую империю в этот момент довольно сильно лихорадило. Конечно, император еще блистал среди европейских монархов, еще живы были победу русского оружия над Наполеоном, еще османы не смели высоко поднимать голову и старались гадить лишь исподтишка. Однако запах гнили будущей разрухи, экономических неурядиц и военных катастроф уже просачивался

наружу. Сельское хозяйство, игравшее важнейшую роль в экономике страны, пребывало на уровне средневековых времен. Крестьяне нередко пахали на себе, вместо плугов повсеместно использовали сохи с обожженными для большей твердости наконечниками, собранный урожай зерна в лучшем случае превышал сам-3. О техническим совершенных сельскохозяйственных орудиях и машинах никто и слыхивать не слыхивал. На богатых помещиках, что закупали такого рода машины и пытались их внедрять в хозяйство, смотрели на еретиков, отступивших от православной веры. Странные механизмы считали наказанием божьим и всячески пытались их повредить. Из-за отсталой агрокультуры в стране каждый семь — восемь лет случались опустошительные неурожаи, приводившие к голоду в сельскохозяйственных районах. В селах начинали заготавливать лебеду, мужчины уходили на промыслы, а детей отпускали христарадничать, чтобы не помереть с голоду. Все равно за голодные годы погосты у сел и деревень пополнялись десятками новых могли. От голода умирали целые семьи. Случались страшные находки в виде обглоданных человеческих костей. Наводнившие города беглецы из сел шли на заводы и мануфактуры, в подсобники в хозяйства. Побойчее становились бродягами и начинали промышлять воровством и разбоем. Бабы и девки зарабатывали более привычным путем, продавая себя состоятельным господам.

Начавшийся промышленный переворот еще больше ухудшил положение простого люда. Растущие, как грибы после дождя, заводики выжимали из своих работников все соки, после выбрасывая на обочину жизни калек и мертвецов. Бывшим крестьянами приходилось трудится в адских условиях труда семь дней неделю по пятнадцать — семнадцать часов в сутки. С нищенской платы с них брали многочисленные штрафы за все мыслимые и немыслимые нарушения — опоздал, закурил, пререкался с мастером, не так посмотрел на хозяина, и т. д. В хозяйских магазинах с них драли втридорога за мясо с душком и рыбу с плесенью, гнилую ткань, муку с червями. О медицинской помощи на таком производстве можно было, вообще, забыть. Работники, как огня, боялись местных докторов, что все болезни предпочитали лечить громадными дозами касторки и рыбьего жира. Многие неделями ходили с переломами и рваными ранами, боясь даже заикнуться о травме.

Не все хорошо было и в армии. Большинство генералов жили еще понятиями наполеоновских воин — «пуля дура — штык молодец», «наступление лучше оборону», «бабы еще мужиков нарожают», «врага шапками закидаем», и т. д. Потрясая блестящими орденами и тяжелым золотым шитьем своих мундиров, они постоянно вспоминали Бородино, Березину, французский поход. На деле же ситуация была аховая. Катастрофически не хватало казарм для расквартированных войск. Нередко воинские подразделения ютились в грязных халупах и землянках, который зимой мгновенно превращались в стылые норы. От антисанитарии и плохого медицинского обслуживания солдаты мерли, как мухи. Каждый год более семидесяти штата полков и бригад болело и лежало в лежку. Каждый десятый не мог пережить лазарет.

Никудышным было обмундирование, рассчитанное скорее на парады, чем на военные действия. Однобортные мундиры и тонкие панталоны совсем не защищали от ветра и стужи. Кожаные каски рассыхались на солнце и норовили слететь с головы. В войсках при первой же возможности каски заменяли на фуражки или папахи, как на Кавказе.

Большинство солдат было вооружено ружьями с кремневыми замками, бившими на 200 — 300 шагов. Штуцеров насчитывались единицы и их роль в военных действиях была ничтожной. Учебных стрельб практически не велось. По военным регламентам на каждого солдата отпускалось лишь шесть патрон в год, что делало учебы, в принципе, бессмысленной. В полках же повсеместно с радостью отчитывались об экономии пороха. Мол, что толку тратить драгоценные патроны на бессмысленную стрельбу нижними чинами. Войны же никакой нет. А если наступит война и придет враг на русскую землю, вот тогда мы всем покажем.